И на Солнце бывает Весна (СИ)

- Да, но я цель имел, не просто так. Собрать информацию обо всех родственниках и односельчанах, кто где воевал и как погиб на войне. Недавно все-все архивы выложили в интернет, а также и награды, причем с прикреплением сопроводительных документов, за какие заслуги орден или медаль.

- Да, это интересно.

- Еще бы. Я даже думаю книгу написать, о фронтовиках нашей деревни.

- Дядя Гена много знал, он рассказывал. А вот знаешь, какой я дурак.

- Знаю, какой ты дурак.

- Да подожди, я о другом. Вот работаю, считай каждый день кого-то записываю на диктофон. И в основном тех, кто говорит чушь - записал и стер. А дядю ни разу так и не записал. А ведь какая бы ценность была!

- И не говори.

- Нет, все же дядя Гена родился до войны, оккупацию помнил, - я помолчал, слушая предвечернюю тишину и глядя на слабый отсвет солнца, пляшущий на воде, словно восторженный шаман. Высоко в небе крикнула и умолкла птица, словно прочла короткую поминальную молитву.

- И по маминой линии многие тоже ведь воевали? Деда то я помню, хотя мне пять лет было, когда он умер.

- Да, он тебя на колени любил посадить, нянчить.

- А я медальками его позвякивал, как погремушкой, мне нравилось. Сам-то не помню, мама рассказывала.

- С помощью сайтов тоже я многое о нем нашел. Он же ничего не рассказывал.... А почитай сопроводительные бумаги к его орденам! Рембо, или как там его, из боевиков. Только настоящий! Один, с пулеметом и гранатами восемнадцать немцев положил!

- Да, боевой у тебя был тесть.

- Хороший мужик, да. Жаль, из-за ран мало прожил. Сестра его старшая, Татьяна, погибла на фронте, санитаркой была. И двоюродный брат его тоже, интересный персонаж. Я про него как раз сейчас ищу подробности.

Мимо нас промчался катер, нетрезвые пассажиры махали нам руками.

- Вот черт, сейчас раскачает, - отец выплюнул окурок. - А звали его...

- Кого?

- Брата деда! Ты меня слушаешь?

- Конечно! - грести обратно было тяжело, я немного устал, но просить отца подменить меня на веслах не хотел.

- Евгений Максимович Пряхин.

Я замер, подняв весла - капли падали вниз.

- Он был старший майор госбезопасности, участвовал в ликвидации Елецкой группы противника в бригаде войск НКВД. Погиб в начале июля сорок второго года. Посмертно награжден орденом за успешную борьбу с вражеской агентурой и диверсантами. Выдающийся, видимо, был человек, а сведения о нем такие скупые.

Отец даже не заметил моего изумления, или не придал значения - он не мог знать того, что известно мне о... Пряхине. Ведь это был он, вряд ли однофамилец... такого ранга.

- Что с тобой, отдыхаешь? - спросил он.

Жесткий офицер из воспоминаний Звягинцева, сталинский палач и мерзавец - мой родственник? Пусть не прямой, конечно, но всё же... Я снова взялся за весла, греб машинально и молчал, несколько раз порываясь рассказать отцу о дачной находке и удивительной истории, в ней записанной. Но папа снова пересел ко мне спиной и забросил блесну, и я решил, что лучше пока помолчать.

Налетел ветерок, он принес запах сырости, чистоты. Я поднял глаза - с левобережной стороны шли тяжелые тучи, они заволокли небо и нависли тяжелыми свинцовыми подушками над городом, который с исчезновением солнца побледнел, стал мрачным, сероватым. На миг опять всё притихло, и только весла били по воде, поднимались и опускались вниз, словно плывущие дельфины. Глухота обволакивала нашу лодку, но гром и молния вспороли ее. Они всколыхнули водохранилище, будто подняли бурю в огромной ванной.

- Да, чудеса, - сказал отец, сматывая спиннинг. Он обернулся ко мне, думая, как бы помочь мне ускорить ход лодки. Вариантов не было. - Вот какая перемена. Сейчас накроет.

Волны стали бить по бортам, словно бросали в нас камни.

- А я знал, что так будет, - прошептал я, налегая все сильнее.

- И я знал.

- Странно даже, что у тебя клевало.

- Ну так, это же у меня.

Отец по-прежнему сидел спиной, и я видел, как дождь, начавшись тихо и резко усилившись, стучал по голове каплями, и волосы его с сильной проседью вдруг стали чернее, словно благодаря ливню он стал молодеть на фоне равномерного стеклянного звона.

Поежившись от холода, я не переставал грести. Когда причалили, оба мы промокли и замерзли. Я вспомнил, что и раньше, когда с отцом рыбачил в деревне, мы часто попадали в грозу, и возвращались, словно мокрые псы. "Ну и рыбачки!" - говорила в таких случаях мама.

Прибившись к берегу, мы зацепили лодку, побросав в ней всё снаряжение, и бежали, спотыкаясь, по размытой дорожке, ноги с чавканьем вминали траву-повитель.

- Какой тут твой то дом? - папа бежал впереди, и запутался.

- Туда, туда правь! - засмеялся я.

В домике мы вытерлись старой занавеской - ничего подходящего под рукой не нашлось. Глядя на нас со стороны, можно было бы смеяться, а мама, видимо, причитала бы и бранила за то, что засиделись долго, что сами виноваты и теперь можем заболеть.

- У нас там осталось что согреться? - спросил папа.

- Еще бы.

Гроза стихла, дождь стучал равномерно, тихо, словно шептал, звал ко сну.