Меня ударили по ногам, и только я вскочил, получил ладонью по щеке. Я едва успел рассмотреть обидчика. В темноте камеры он возвышался черным силуэтом, и в широких галифе он напоминал толстую стрелу. Человек молчал, и, убедившись, что я пришел в себя, просто ушел.
Я с самого утра ничего не ел, но на миску смотрел с отвращением. И когда вновь опустил голову, то снова услышал лязг, шаги и получил новый удар. Так продолжалось несколько раз за ночь, мне умышленно не давали спать, и, не в силах терпеть, я с трудом поднялся и стал ходить, покачиваясь, из угла в угол. Несмотря на боль, обиду и усталость голова прояснилась, будто пролилась свежая, холодая струя воды. Как долго будут насиловать меня? За что? Не в силах стоять, я рухнулся на койку, но, услышав скрип двери, поднялся. Мой мучитель не отходил от двери, всё время следил в глазок. Время стерлось, тишина залепила уши, словно глина. Я уже не мог поднять голову, и, понимая, что надо мной вновь стоит этот изверг, я мысленно попросил помощи у Бога, чтобы боль от удара не была такой сильной. Но меня не трогали. Теперь я увидел не своего мучителя в галифе, а яйцеголового провожатого. Злоба дрожью прокатилась по всему телу, захотелось улыбнуться и сказать: "А, и тебе сегодня не до сна?" Но я молчал, глядя на его маленькие, как у Гитлера, усики.
- Ну что, Звягинцев, желаешь во всем сознаться? - я впервые услышал его голос, и он показался тонким, визгливым, как у истеричной женщины.
- В чем? - прошептал я.
- Во всем, - и он протянул мне бумагу. - Ни тебе, ни нам нет смысла тратить время, зачем лишние допросы и муки? Правильно я говорю? - он смотрел на меня, не моргая, и глаза казались нарисованными на бледном безучастном лице. - Ведь всё совершенно ясно, Звягинцев. Ясно, как днем!
Я не находил сил прочесть то, что мне подсунул яйцеголовый, и, стараясь собрать волю и внимание, смотрел, как он расхаживает из стороны в сторону, как медведь в клетке, и чеканит рубленными фразами:
- Отпираться совершенно бессмысленно. Твоя вина полностью доказана. Следствие располагает восемнадцатью доносами на тебя, - он остановился, согнулся, я чувствовал запах чеснока и ждал, когда закончится эта мерзкая пауза:
- Первый донос на тебя поступил еще в начале весны, партийную бдительность проявил товарищ Гейко, - он говорил так, будто доставал из рукава френча главные козыри. - Степан Степанович сообщил нам о твоих связях с антисоветским элементом, но он как честный человек не мог даже догадаться, что ты связался с целой группой врагов советского народа. С группой, хорошо законспирированной и отлично подготовленной для ведения подпольной, изощренной подрывной деятельности. Ведь об этом ты, конечно, ничего не говорил Гейко, когда принес статью о вашем главаре?
- Если бы всё было именно так, - я удивился спокойности своего голоса. - То тогда в чем смысл, мотив писать об Эрдмане в газету и тем самым выдавать так называемую подпольную банду?
- Да, ваша группа действовала нагло, на удачу. Возможно, вам поступило задание из Германии легализоваться, это мы выясним очень скоро. Товарищ Гейко оказался проверенным и бдительным идейным борцом с такими, как ты и твои подельники. Не на того напали! И не только он. В доме на улице Чернышевского жильцы дали подробные показания о вашей шайке, паролях и тайной сходке. Каким надо обладать изощренным, кощунственным воображением, чтобы желаемую вами победу мирового зла на всей планете - фашизма, именовать весной мира? Наглецы, мерзкие служаки! Знаешь, как лично мне, человеку, прошедшему гражданскую войну, было противно соглашаться с тем, чтобы подождать и не брать вас всех и сразу! Но я выполнял приказ, и мне нелегко было ждать сегодняшнего дня, когда наконец-то раскрыли вас всех.
Я не знал, что ответить на этот бред.
- Мы следили за вашим главарем, Эрдманом, за его подельниками и тобой, единственным русским, завербованным в немецкой профашисткой группе. Благодаря проверенным людям нам удалось в самом начале, можно сказать, в зачатке предотвратить вашу попытку передать шифровку в Германию под видом научных работ. Собственно, ваша наглая вылазка дала следствию последние улики.
- То есть, Карл Леонович все-таки... попытался передать рукописи?
- Да, именно! Но ему не удалось отправить шифровку дальше Воронежа. Так вот!