И на Солнце бывает Весна (СИ)

Слеза сорвалась, покатилась по носу, повисла на моей верхней губе: бедный Карл Леонович, неунывающий человеколюб, идеалист, борец за мир и праведник! Вот где ты пропадал эти дни - искал верных людей, чтобы отправить на Запад свои работы, веря, что они помогут! Ну почему же ты ничего не сказал мне? Я бы попробовал тебя отговорить, зная, как это опасно! А ты не знал, а если и знал, то отказывался трусить, медлить. Наверное, ты посчитал, что пришел день, ради которого родился на свет. Что вся жизнь, открытия, бессонные ночи, разочарования, откровения и труды были нужны именно для этого. Я представил, как Эрдман сидит, перед ним на столе - отпечатанные рукописи, и он думает, как выпустить их, словно глашатаев, из своей душной каморки. Отправить птицу мира и предотвратить большую войну. Да, да, он говорил, и не раз: "Только правда остановит это! Солнце светит для всех, и если спрятаться от его лучей, это не значит, что оно не существует, ведь именно Солнце - источник света материального, а Бог - причина всему. Когда, словно гром, прогремит истина, солдаты бросят оружие, покаются, и начнется эра созидания! Двадцатый век пошел по кривому, темному пути, и именно теперь у нас есть шанс вернуть его на тот путь, который ему предначертан! Не путь войны, горя и слез, а мира и Весны!"

Вот что он хотел! А эти... Я следил за яйцеголовым, и он напоминал мне бездушного охотника, обложившего сетями невинных зверьков.

Бедный, бедный Карл Леонович.

- Так вот, Звягинцев, у тебя есть единственный путь - раскаяться во всем, и сотрудничать со следствием. Внимательно ознакомься с этой бумагой. Считай, что мы идем тебе навстречу, хотя с таким врагом, как ты, этого и не следовало делать. Принимай это как великую и ничем незаслуженную милость. Прочти. Потом тебя вызовут ко мне, и ты там всё подпишешь.

Тишина после его ухода казалась могильной. В окошке забрезжил рассвет. Я держал перед лицом лист бумаги так, чтобы со стороны двери казалось, что читаю. На самом деле я закрыл глаза и пытался уснуть: мысли путались, как сеть в руках мальчишки, а чтобы понять хоть что-то, мне надо хоть немного прийти в себя.

Мир, бескрайняя вселенная, мудро устроенный космос и его законы, великое таинство рождения, создание каждой былинки и всего сущего, наконец, любовь... Это - главные ценности, ради которых можно умереть. Но всё, что теперь окружало меня, всеми своими темными силами пыталось опровергнуть эти истины, доказать, что мир основан на лжи, предательстве, злобе и трусости, что именно они движут историей и судьбой каждого сознания. Я видел во сне коршуна, схватившего огромную рыбу в мощные когти, медведя у горной реки, обвал камней с кручи и будто слышал чьи-то крики. Тяжелые блестящие сапоги мяли вязкую землю, и я видел себя камушком на ней. Вот и конец твой, Коля, обличитель пороков молодежи, мастер фельетона, написанного по разнарядке шефа. Вся твоя жизнь - насмешливый фельетон, написанный кем-то про тебя, за тебя. Теперь жди, как на твоей могиле спляшет ансамбль восхваленных тобой рабфаковцев.

Светало, и я поднялся, подошел к окну прочесть бумажку, написанную аккуратно от руки. До сих пор, хотя и примерно, помню ее слова:

"Следствие обладает достаточно вескими доказательствами о моем участии в прогерманской антисоветской организации, и поэтому желаю рассказать самостоятельно, не скрывая ни одного факта, о проведенной как мной, так и другими участниками группы действиях с тем, чтобы получить смягчение наказания. Я был завербован (здесь оставили место для написания даты) с целью ведение подрывной антисовесткой пропаганды. В состав группы входили..."

Ниже шли около двадцати фамилий - исключительно немецких, сейчас я, конечно, не могу вспомнить их все, но первой, конечно же, значился Карл Эрдман. Я не успел сообразить, что это, и как мне быть - дверь открылась, и надзиратель коротко произнес:

- На выход.

Я надеялся оказаться на улице, думал, что глоток свежего утреннего воздуха поможет собрать мою волю и мысли, но вместо этого мы спустились в какой-то подвал и долго шли темным тоннелем, затем поднялись и оказались, как я смог догадаться, внутри серого дома - тюремное помещение имело с ним подземную связь. Меня привели к двери и приказали войти.

За широким столом в кабинете, уставленном книгами, сидел... майор Пряхин. Я даже вздохнул как-то легко - несмотря ни на то, в этом замкнутом вражеском мире он по-прежнему, по привычке казался мне "своим" человеком.

- Что это у тебя в руке? - спросил он.

Я протянул ему бумагу.

Майор долго читал ее и почему-то хмурился:

- Это у тебя откуда? Сам написал? Когда и почему?

- Нет, мне принесли.

- Кто?

- Этот, как его, не знаю...

- Капитан Циклис?

Я молчал. Дядя Женя свернул бумагу и убрать под сукно.

- Вот что я тебе скажу, - он скрестил руки и молчал. - Ты совершил огромную ошибку, ты понимаешь?

- Да, - вдруг признался я.

- Немецкая подпольная группа полностью арестована, и этот факт тебе должен быть понятен.