И нас качают те же волны

– Вряд ли скоро, в больницу попал с остеохондрозом.

– Ох, эта беда мне знакома! Так вам теперь и нет надобности – в терем попасть?

– Да все равно хотелось бы, снаружи-то мы его посмотрели, а как внутри?

– Ничего особенного, дом как дом, для житья строился. Вся красота – снаружи, – говорила Зинаида Григорьевна, ставя на стол двухлитровую бутылку кваса из холодильника и чашки. – А может, окрошки холодненькой?

– Нет-нет, спасибо!

– А вам самой в доме бывать приходилось?

– Бывала, конечно, хоть и не часто, тетка Лиза женщиной доброй была, но не слишком гостеприимной. Да и кто мы ей были? Так, соседи. Разве что по хозяйственной надобности я к ней забегала изредка.

– А что она была за человек? Вот ведь жизнь одна прожила, верность Никите сохранила, бедовала, наверно?

Чуть оправившись от смущения, Мила вернулась на круги своя.

– Да не сильно и бедовала. Жила одна, детей не было, голова не болела, чем их накормить да во что одеть. Работала на рыбозаводе, на разделке рыбы, голодной не сидела, да еще и шила немного. Не белошвейка, но женщины с ближних улиц несли ей свои отрезы – сшить платье или халат. А уж верность Никите сохранила, да, не каждая заживо себя похоронит, особенно в нынешнее время.

– Они ж, наверно, венчанные были? – потихоньку подводила Мила хозяйку к сути проблемы.

– Ну, а как же! Кольцо обручальное не снимала. Уже перед самой смертью Анне отдала, в последний ее приезд. Аня показывала. Она и брать его не хотела, но свекровь сказала, что там им с Никитой кольца не нужны, а здесь оно Анечке или Сереженьке еще может пригодиться. Только просила, если вздумают продать, чтоб переплавили.

– Почему?

– На кольце имена их были выгравированы – Лиза и Никита. Никита-то вместе со своим кольцом сгинул, может, в земле лежит вместе с ним, а может, до сих пор в семье какого-нибудь мародера хранится как семейная драгоценность.

– Так кольцо Сергей носил?

– Кольцо-то носил, да только свое, сейчас кольца другие: и потоньше, и проба другая, да и размер побольше – мужской-то палец толще женского. А у Сереги ручища была ого-го! И с Лизиным колечком что стало – кто ж его знает! Плохая примета – чужие кольца носить!

Все, что Милу интересовало, она узнала. Пора было и честь знать. Дамы заспешили, отказавшись от чая и поблагодарив за квас. Выйдя за порог, обратили внимание, что спящая гостья даже позы не изменила.

– Какой глубокий сон у вашей гостьи, – заметила Люся. – Как после снотворного.

– А она вообще жива? – обеспокоилась Зоя.

Зинаида Григорьевна крякнула, Федор Игнатьевич ответил важно:

– Все в мире относительно!

По меньшей мере, странный ответ! Но дальнейшие расспросы выглядели бы неделикатно.

Катерина Ивановна же, появившаяся в этот момент во дворе, деликатности не проявила. В одной руке она держала накрытую салфеткой тарелку, в другой – пустую стеклянную банку. Во дворе повеяло изумительным духом жареных пирожков, и подруги синхронно сглотнули. Захлопнув ногой калитку и для верности еще прихлопнув ее попой, Катя от калитки закричала:

– Какие люди! Сколько лет, сколько зим! Где бы мы еще встретились!

Подруги разулыбались.

– А я вот пирожков с капустой настряпала, дай, думаю, соседей угощу! Знала бы, что здесь столько народу, побольше бы положила!

– А банка почему пустая? – вклинился Федор Игнатьевич. – Ты в нее ничего не забыла налить?

– Я, вообще-то, хотела закваски попросить у Григорьевны на квас, но могу и сбегать домой – налить кой-чего покрепче кваса, раз такая компания собралась! – громко продолжала Ивановна на эмоциях.

Федор Игнатьевич поморщился:

– Кончай орать, человека разбудишь!

– Это кто ж тут, на ночь глядя, спать собрался?

– Да вот, гостья к Федору Игнатьевичу приехала, – доложила Мила, кивая в сторону кресла.

– Когда? А что ж вы мне ничего не сказали? – понизив голос, с укоризной обратилась Катя к Зинаиде Григорьевне. – Кто ж такая?

Хозяйка молчала, переминаясь с ноги на ногу.

– Зинаида Григорьевна, – просипела Зоя, испуганно таращась на неподвижную женщину, – мне кажется, что она умерла!

Повисла поистине гробовая тишина. Катерина Ивановна переводила взгляд с испуганных гостий на растерянную хозяйку и индифферентного хозяина, затем, сунув в руки Григорьевне тарелку и банку, самоотверженно двинулась к креслу. Катя поняла, что командовать парадом придется ей. В свете событий последних дней, это становилось для нее уже привычным делом.

Приблизившись к креслу, она бесстрашно протянула руку к даме под широкополой шляпой, но рука ее на полдороги повисла в воздухе. Потом Катя завопила:

– Ах ты, старый хрыч!