И не оглядываться (СИ)

Директор встретил его приветливо и сразу же предложил чай. А потом, заметив, как неуютно Джеймсу под взглядом Блэка, доверительно сказал:

— Это только портреты, Джеймс. И они не могут сделать ничего, что навредило бы планам действующего директора Хогвартса.

Наверное, так оно и было, но всё равно такого презрения, как то, что плескалось во взгляде Финеаса Блэка, Джеймс точно не заслужил! А Дамблдор подвинул к Джеймсу вазочку с печеньем и, как будто невзначай, поинтересовался:

— Как у тебя дела с Северусом?

Конечно, директор не хотел, чтобы Джеймс умер, захлебнувшись чаем. Может быть… наверняка… Он заботливо постучал зашедшегося в приступе кашля Джеймса по спине и улыбнулся.

— Я ничуть не сомневаюсь, что недавний инцидент с пабом произошёл после празднования дня рождения Северуса, с которого вы успели уйти… как и Сириус.

— Но…

— Доживёшь до моих лет, тоже так сумеешь, — хитро усмехнулся Дамблдор. — Ты мне лучше расскажи, как на эту шалость отреагировал мистер Гамп.

— Был недоволен.

Джеймсу стало не по себе от такой прозорливости, а Дамблдор, досадливо морщась, отмахнулся:

— Это понятно. Что он решил предпринять?

Джеймс не знал, что отвечать. С одной стороны — была клятва, а с другой… это было слишком подло. Дамблдор расценил его колебания по-своему. С тяжёлым вздохом он потёр переносицу, поправил очки и прошептал:

— Я помогу тебе, мой мальчик. Легиллименс!

Воспоминания замелькали перед глазами с бешеной скоростью, от которой начала кружится голова, словно он попал в бурю на яхте… однако стоило ему очутиться на палубе, как он почувствовал себя настоящим Джеймсом Бондом. Сдувая сизый дымок с дула пистолета, он усмехнулся невидимому врагу и щёлкнул пальцами:

— Я трахну тебя в вертолёте. Потом. Если захочу. А сейчас…

Повинуясь второму щелчку, от воды начал подниматься густой туман, окутывая и палубу, и Джеймса, и шезлонг, и пляжный зонт…

Джеймса вырвало прямо на стол, и он долго не мог понять, где находится, пока не услышал взволнованный голос:

— Выпей это.

Глоток Укрепляющего бальзама вызвал новые спазмы, после чего Джеймс позволил устроить себя в кресле, очистить и уложить на лоб влажную прохладную ткань. А потом Дамблдор распахнул окно, и от дуновения морозного воздуха стало совсем легко.

— Прости старика. Я не знал, что ты окклюмент.

С окклюменцией Джеймс был знаком понаслышке, как, впрочем, и с легиллименцией, вплоть до сегодняшнего дня, но сознаваться в этом он не собирался. А Дамблдор продолжал сетовать:

— Зачем же ты в прошлый раз лукавил, что не умеешь доставать нужные воспоминания?

— Я не умею… — пробормотал Джеймс.

— Значит, ты просто не пробовал… возьми ещё Укрепляющего. Сейчас уже не должно быть такого эффекта.

Джеймс сделал пару глотков из фиала, чувствуя, что ему действительно становится легче. Дамблдор, заметив это, весело фыркнул:

— Не, ну каков негодник! Твоя угроза про ветролёт произвела на меня впечатление. Кстати, не подскажешь, что это за зверь такой?

— Машина такая… с винтом сверху. Летает… — не поправлять же неправильное название.

— Ну, надо же, какие магглы затейники… машины у них летают. Прости меня, мой мальчик, — Дамблдор снял очки и долго протирал стёклышки подолом мантии, а когда посмотрел на Джеймса, в его беспомощном взгляде томилось тоскливое сожаление. — Если бы я знал, что ты окклюмент, мы бы с тобой нашли другой способ, более приемлемый. И не ищи во мне угрозу. Её нет.

Джеймс согласно кивнул и прикрыл глаза, откидываясь в кресле. Его ещё немного мутило, но не настолько, чтобы предъявлять претензии. Со своей стороны, он чуть было не нарушил клятву, а так… а Дамблдор всё продолжал сокрушаться.

— Я так понимаю, что тебе небезразлична судьба Северуса. Правильно?

Джеймсу было невыносимо обсуждать свои неясные желания, а кроме того, хотелось, чтобы Северус остался подальше от этого дерьма.

— Я просто пытаюсь узнать у него информацию.

— Разве ты не дорожишь его чувствами? Мне показалось…

— Именно что показалось! Я только использую его.

— Но… — Дамблдор прокашлялся. — Он увлечён тобой.

Сердце Джеймса сжалось от удовольствия. Получать подтверждение своим чаяниям было приятно. Даже из уст Дамблдора.

— Возможно. Но это не имеет значения.

— И ты собираешься его использовать, чтобы получить информацию? — Дамблдор казался поражённым.

— Да. Я же поклялся.

Джеймс чувствовал себя подонком, будто сейчас на самом деле предавал Северуса, а не старался обезопасить его, выставив ценным источником информации. Как всё запуталось-то! Ведь всё было так просто: есть свои, есть чужие, Дамблдор — свой, Неназываемый чужой, и по тому, к кому из двух лидеров тяготел человек, можно было безошибочно определить его принадлежность к «своим», и действовать исходя из простых понятий: или мы их, или они нас. Сейчас же всё перемешалось самым причудливым и немыслимым способом, и все ориентиры оказались сбитыми. Кто свой? Кто чужой? Если при этом Неназываемый сгинул, а Дамблдор уже не вызывает прежнего безоговорочного трепета и поклонения.