И не оглядываться (СИ)

— Гарри есть… у него её глаза… и мне стыдно, что я не смог сберечь…

— Не надо казнить себя, Джеймс, всё ещё изменится.

— Вы не представляете, как я запутался… я не вижу, куда идти… к чему стремиться…

— А что говорит Сириус?

Джеймс пожал плечами. Что мог сказать Сириус, если ему начать так жаловаться? Поддержал бы, конечно, сказал бы что-нибудь ободряющее…

— А тебе он не показался немного странным?

— Странным?

Джеймс не знал, как спросить, что именно насторожило Дамблдора, но тот понял и объяснил:

— Как будто попал под чьё-то влияние, — он принялся старательно размешивать сахар, а потом печально взглянул на Джеймса, продолжая: — Сириус всегда был очень импульсивным и легко загорался новыми идеями.

— Легко, — согласился Джеймс.

— Рад, что ты это понимаешь. Мне кажется, я могу тебе кое в чём признаться… не сказать, конечно, что я этим горжусь.

Джеймс внимательно смотрел на то, как Дамблдор задумчиво разглядывает ложку, словно на что-то решаясь. Потом он долго пил чай, и когда пауза уже слишком затянулась, сказал:

— Меня оправдывает только то, что я не желал ему зла — это был сеанс легиллименции… к моему сожалению, насильственный.

Ага, вот почему Сириус так обижен на директора. Он никогда не любил насилия над собой, да и от проникновения в мысли точно не пришёл в восторг. А Дамблдор печально продолжил:

— И я увидел там то, что порядком меня напугало. Я уверен, что сам Сириус никогда бы до этого не дошёл.

А вот теперь Джеймсу стало по-настоящему страшно: Бродяга с его авантюризмом мог влезть в очень сомнительное предприятие, если только увидел для себя какой-то интерес.

— Что именно?

— В его мыслях я увидел планы по возрождению Тома.

— Того, которого нельзя называть?

— Именно.

— Простите, сэр, но это полный бред! Сириус не мог…

— Сам бы он никогда на это не пошёл, но вот ради тебя…

— В смысле?

— Скажу сразу, ты получил проклятие, мало совместимое с жизнью… — Дамблдор со вздохом налил себе чай и строго взглянул поверх очков: — Сириус вполне мог заключить сделку, условием которой было твоё выздоровление.

Джеймсу стало не по себе. Он слишком хорошо знал Бродягу, чтобы понимать — мог! Ещё как мог бы… да и сам Джеймс разве не ухватился бы за любую возможность, чтобы спасти друга?

— … и как ты понимаешь, такая перспектива не может радовать. Возрождение Тома будет означать новый виток войны, а мы и так понесли слишком большие потери. Нельзя допустить, чтобы смерть Лили стала не последней.

Сердце вновь резанула острая боль.

— Нельзя!

— Я рад, что ты это понимаешь, мой мальчик. И мне бы очень не хотелось, чтобы за свою преданность дружбе Сириус расплачивался годами, проведёнными в Азкабане.

— Но так же нельзя…

— Конечно, нельзя. Скажу больше — такой подход в корне противоречит моим убеждениям, но я не смогу просить для него оправдательный приговор, зная, что он открыл дорогу злу.

— Но он не открыл…

— Но ты ведь жив и здоров?

— Это не может быть правдой!

Дамблдор вздохнул:

— К моему глубокому огорчению, я очень редко ошибаюсь… разве ты не почувствовал сам перемен в Сириусе?

Врать не имело смысла.

— Почувствовал. Но не такие ужасные… чтобы возрождать Неназываемого, надо лишиться рассудка!

— Или быть в отчаянии. Не мне тебе рассказывать о вражде Сириуса и Северуса, однако они сумели договориться. Тебе не показался странным этот альянс?

— Показался, — пробормотал Джеймс.

— И ты не можешь знать, какими клятвами они обменялись.

— Но Снейп заботился о Гарри! И обо мне…

— Ты думаешь, он делал это просто так?

Рассказывать о домыслах Бродяги на этот счёт Джеймс не стал, вместо этого спросив:

— Вы же не просто так мне это рассказываете, сэр? У вас есть какой-то план?

Дамблдор принялся задумчиво водить чайной ложкой по поверхности чая, словно рисуя какие-то тайные знаки, ведомые только ему. Потом он тяжело вздохнул:

— У меня нет плана, мой мальчик. Я просто жду катастрофу. Иногда это ожидание сводит с ума, но ведь пока ничего не происходит, и я даже не знаю, какие формы примет это бедствие.

Только сейчас Джеймс вдруг заметил, насколько стар Дамблдор. Нет, он и раньше казался ему стариком — примерно, как Вальбурга, но никогда он не представлялся таким древним… и эта его борода… и поникшие плечи… и усталый взгляд…

— Но ведь Сириуса надо спасать!

— Надо, — печально согласился Дамблдор.

— Но как?

— А это вопрос к тебе, мой мальчик. Как бы действовал ты на моём месте?

— Я бы? — Джеймс потёр затылок, взлохмачивая волосы. — Для начала я бы разведал обстановку. А вдруг страхи преувеличены?

— А ты вырос, Джеймс, и научился думать.

От похвалы на душе стало теплее, и Джеймс с энтузиазмом продолжил:

— Я мог бы разузнать, что к чему. Может, ваши подозрения беспочвенны? Разве можно возродить умершего? Ну, если только мы не говорил об инфернале, но эта тёмная тварь подлежит немедленному уничтожению… и я не думаю, что кто-то назовёт её Повелителем.

— Мне нравится ход твоих мыслей, но ты хорошо понимаешь, что сейчас предлагаешь?

— Конечно! Я буду шпионом в логове врага, — усмехнулся Джеймс тому, как пафосно это прозвучало.

— Какой же ты ещё…

— Глупый?