И не осталось никого

— Ну, я ей типа: «Инвентарный номер?» — продолжал Йоп. — А она говорит, стоит у меня, понимаешь, за спиной и говорит: «Посмотрите». Ну, я встаю со своего кресла и смотрю — инвентарные номера! Сзади на моем кресле! «Откуда они берутся?» — спрашиваю я. А она не отвечает, только говорит: «Вы мне ручку не дадите?» Ей, значит, ручка нужна, чтобы записать этот инвентарный номер! Ну и фашистская организация, думаю я… «Эй, — говорю я, — это мое кресло». Но она на меня ноль внимания — она записывает инвентарный номер. Потом идет к стеляжу и начинает переписывать его инвентарный номер, а сама говорит: «А как насчет этого стеляжа?» И тут я понимаю, что попал, потому что я соврал ей насчет стеляжа, факт, но насчет кресла — чистая правда. Вообще-то мне на этот стеляж насрать Забирай свой стеляж — только оставь мое кресло.

Мы сказали Йопу, что он имеет в виду стеллаж.

— А я что сказал? — спросил он нас.

Мы ему сказали, что он сказал «стеляж».

— Стеляж?

Ну да — сначала он говорил «стеллаж», а потом начал говорить «стеляж».

— Слушайте, не берите в голову, что я говорю, — сказал он. — Это я просто путаю слова. Вопрос в другом. Вот в чем: забирай свой стеллаж, но оставь мне мое кресло. Это мое кресло. «А стеллаж ваш?» — спрашивает она меня. Это уже вопрос нравственный или типа того. И потому я говорю: «Да, мой, но можете его забирать. Он мне больше не нужен». Мне он больше не нужен? Кому он нужен — этот стеллаж? Но я не хочу терять мое кресло — мое законное кресло, а потому я говорю: «Можете забирать этот стеллаж».

Мы не хотели еще раз его прерывать, но чувствовали необходимость напомнить, что это ее работа — работа офис-менеджера: следить, что происходит с мебелью, и все такое.

Йоп нас проигнорировал.

— А что у нее такое на запястье? — спросил он.

Йоп спрашивал о татуировке офис-менеджера. Это был скорпион, обвивающий ее левое запястье.

— Зачем это женщине нужны такие штуки? — спросил он. — И с какой стати мы принимаем на работу женщину, которая делает с собой такое?

Вопрос был хороший. Мы думали, что он знает этот прикол.

— Какой еще прикол? — спросил он.

Этот скорпион защищал ее безымянный палец[20].

— Слушайте, что я вам скажу, — заявил Йоп. — Это смешно, но ее безымянному пальцу не нужна никакая защита. Ну да бог с ним — что бы она ни делала, это ее работа. Каким образом мы взяли на работу человека со скорпионом на запястье, выше моего понимания, но я не возражаю, пусть она себе работает. Но это мое законное кресло. Это мое кресло. Она берет мое кресло, а это уже выходит за рамки ее обязанностей. И тут она мне, видите ли, говорит: «Почему вы предлагаете мне ваш стеляж, если, как вы утверждаете, это на самом деле ваш стеляж. Мне он не нужен, если он ваш, — говорит она. — Мне он нужен, только если это стеляж Тома. Все вещи Тома исчезли, и я должна их найти». Ну и я ей тогда говорю невинным таким тоном, будто ничего не знаю: «А какие именно — все вещи?» — «Дайте-ка я подумаю. Значит, его стол, — говорит она, — его кресло, его стеляж, его…»

Мы извинились, что прерываем его, но он опять впал в ту же ошибку.

— Что еще? — спросил Йоп.

Опять этот стеляж.

Йоп воздел руки. На нем была дешевенькая гавайская рубашка — волосы у него на руках начали седеть.

— Да вы слушаете, что я говорю? — воскликнул он. — Вы хоть попытайтесь понять, что я говорю. Я пытаюсь вам сказать нечто очень важное. Они знают все! Они знали обо всем, что мы взяли. Так какой у меня был выбор? «Можете забирать стеляж, ясно? — сказал я ей. — Только не трогайте мое кресло». — «А он Томов?» — спрашивает она у меня. Вот что ей важно знать. Она хочет знать, взял ли я этот стеляж из кабинета Тома. И вот это меня и бесит больше всего. Меня вышибут потому, что я взял Томов стеляж.

— Стеллаж! — закричали мы.

— Ну да! — закричал он в ответ. — И вот из-за такой ерунды меня вышибут! У меня же ипотека. У меня жена. Я ведь, бля, профессионал. Если меня вышибут в таком возрасте, то мне конец. Это игра для молодых. Я слишком стар. Кто меня возьмет, если меня вышибут?

Йоп немного успокоился и продолжил: