И не осталось никого

— Не знаю, думаю, это поможет. — Он принялся нервно перелистывать страницы. Для обоих это, вероятно, был трудный момент, неловкая и хрупкая тишина, пока Том не начал читать. Наконец он нашел нужный пассаж и приготовился читать, но тут же сам себя оборвал. — Да, послушай, — сказал Том, пытаясь объяснить, почему он это делает, и с неожиданным воодушевлением пододвигаясь на кресле, — я знаю, может, это смешно, что я вот тут объясняю тебе, как ты можешь улучшить свою жизнь с помощью этой книги, а сам сижу в полном говне. Этот последний год был для меня… ну, скажем, я вижу свои ошибки, но, похоже, не могу вытащить голову из задницы, и это главный факт моей биографии с тех пор, как от меня ушла жена. Так что, пожалуйста, прости это лицемерие — сижу здесь, язычник, и обращаю тебя в христианство. Я тебе правду говорю: когда я читаю Эмерсона, то он по меньшей мере меня успокаивает.

— Том, я благодарен тебе за твой порыв, — терпеливо сказал Карл.

Том отмахнулся от его благодарностей.

— «Пусть человек знает, цену себе, — начал читать Том, — и стоит над обстоятельствами. — Том читал вслух Карлу, и неловкость этой ситуации, видимо, стала вполне осязаемой — Пусть он не суется не в свои дела, и не крадет, и не прячется от ответственности, с видом приютского мальчишки, незаконнорожденного или незваного гостя, в мире, в котором он существует. Но человек на улице, не знающий себе цену…» Тут я пропущу немного, — пробормотал Том, — Так, теперь вот отсюда. «Известная притча о выпивохе, которого подобрали мертвецки пьяным на улице, отнесли в дом герцога, помыли, одели, положили на герцогскую кровать, а когда он проснулся, обходились с ним с подобострастием, словно с герцогом, заверяя его, что он прежде пребывал в безумии, столь популярна, поскольку она прекрасно отражает состояние человека, представляющего собой в этом мире своего рода пьяницу, который время от времени пробуждается, упражняет свой разум и обнаруживает, что он — истинный принц»[46].

Здесь Том закончил читать и закрыл книгу.

— Понимаешь, — сказал он, — как бы то ни было, но я думаю, у него есть много чего хорошего сказать. «Обнаруживает, что он — истинный принц». Об этом, конечно, трудно не забыть. Но он пытается напомнить нам, тебе и мне, Карл, да что там говорить — всем, что если мы упражняем свой разум, то под этим поверхностным мы — принцы. Я знаю, я сам часто упускаю это из виду, когда только и думаю, как бы открыть огонь по этим ублюдкам. Понимаешь, проблемы при чтении этого парня такие же, как при чтении Уолта Уитмена. Ты его когда-нибудь читал? Два этих жука и двух минут не продержались бы здесь. Они, понимаешь, были освобождены от офисной жизни. Тогда времена были другие, и они были гениями. И когда я читаю их, то непременно спрашиваю себя: а я-то почему должен здесь торчать? Откровенно говоря, если их читаешь, то приходить сюда еще труднее. — Том снова протянул ему книжку через стол. С нервным, обреченным смешком он добавил: — Не самая убедительная подмога, да? Ну, оставляю тебя наедине с обедом.

Том почти дошел до двери, когда Карл окликнул его.

— Можно я скажу тебе кое-что по секрету, Том? — сказал он и жестом пригласил Тома вернуться и сесть на стул.

Тут Карл признался, что на той неделе, когда все уже разошлись по домам, он потихоньку проник в кабинет Джанни Горджанк и вытащил пузырек с антидепрессантами из ящика ее стола. С тех пор он каждый день принимал по таблетке.

— Как ты думаешь, это нормально? — спросил Том.

— Наверно, нет, — сказал Карл. — Но меньше всего мне хочется, чтобы она узнала, что у меня депрессия.

— Ты не хочешь, чтобы Джанни знала, что у тебя депрессия?

— Нет, не Джанни, — покачал головой Карл. — Моя жена. Мэрилин. Я не хочу, чтобы Мэрилин знала, что у меня депрессия.

— Ах, вот оно что. А почему?

— Потому что она думает, что у меня депрессия.

— Вот как, — сказал Том. — А у тебя нет депрессии?

— Нет, есть. Я просто не хочу, чтобы она знала, что у меня депрессия. Она уверяет, что у меня депрессия. Она, понимаешь, вообще почти всегда права.

— Значит, это вопрос гордости, — констатировал Том.

— Наверно.

Том поерзал на стуле.

— Знаешь, Карл, я это мшу понять, старина. Я это прекрасно могу понять. Я уже столько лет женат на женщине, которая тоже всегда права, черт ее побери. Но если ты принимаешь лекарство, которое не было выписано конкретно тебе…

— Да, я понимаю, — прервал его Карл. — Уж ты мне поверь, я это очень хорошо понимаю. Ведь я женат на докторе.

— Да, — кивнул Том, — Поэтому я, видимо, хотел сказать: зачем воровать лекарство? Почему не пойти к врачу, чтобы он тебе что-нибудь выписал?

— Потому что я не хочу обращаться к врачу. Я ненавижу врачей.

— У тебя жена — врач.

— Да, это проблема, — согласился Карл. — К тому же она может каким-то образом все узнать, а тогда она будет знать, что была права относительно моей депрессии. И потому зайти в кабинет Джанин и украсть у нее таблетки гораздо проще. У нее там миллион этих таблеток. — Карл открыл ящик стола и, вытащив оттуда пузырек с таблетками, протянул его Тому.