И не осталось никого

Джо молча стоял посреди гнетущей тишины, от которой нам всем было жутко не по себе. В тот момент казалось, что с ростом у него все в порядке. Он ничего не объясняй, никому не угрожал. Он не жаждал возмездия за издевательства над ним. Джо Поуп просто сказал:

— Все, хватит. Не смейте беспокоить ее во время обеда. Не стойте там перед туалетом и не глазейте на нее. Оставьте женщину в покое.

Том Мота перед этим сходил к Джо и сообщил ему, чем мы занимаемся в «Макдоналдсе». Кто бы мог подумать — Том Мота! Невероятно. Потом мы узнали, что он заходил к Джанин и ей тоже все рассказал. После этого нам пришлось встать в очередь и по одному заходить к ней и извиняться. Амбер Людвиг, Ларри Новотны, Бенни и Джим. Джон Блаттнер сказал ей что-то в принтерной. Женевьева Латко-Девайн позвонила ей домой. Потом наступил понедельник, и в понедельник мы извинились еще раз.

— Это странно, — призналась нам Джанин.

Мы сказали Джанин, что она вовсе не обязана нам что-либо объяснять.

— Нет, правда, — настаивала она. — Я знаю, что это странно. Но она любила туда ходить. Ведь вы же знаете, ей было всего восемь лет. У нее были свои любимые места. Я до сих пор продолжаю ходить в «Тойз-ар-ас» и «Джимбори»[61]. Они там тоже думают, что я спятила. Персонал в «Макдоналдсе» наверняка считает, что я сошла с ума. Но теперь это и мои любимые места. Они стали моими местами. Я была с ней, когда она была там. И пока еще я не знаю, как мне оставить их. Ведь будь она жива, я бы ходила туда, верно?

Мы чувствовали себя хуже некуда. Мы извинились еще раз. Мы превратили жизнь Джанин и ее горе в спектакль, и мы принесли торжественное обещание (по крайней мере, большинство из нас), что больше никаких спектаклей не будет.

Том поднялся по прогнившим ступенькам, крепко держась за ржавые перила деревянного шеста. Жуткое состояние лестницы было одним из признаков небрежения, несчастливой судьбы этого рекламного щита вследствие его удаленного и неудачного месторасположения далеко на западе, где число полос дороги с восьми переходило на четыре, а расстояния между выездами составляли многие мили. Но было бы неверно объяснять ужасающую запущенность побитого стихиями щита одним только местом его нахождения. Другие щиты, тоже расположенные далеко на западе, в особенности если на них располагалась реклама плавучих казино, являли собой надежные металлические конструкции без пятнышка ржавчины, а некоторые из них освещались по 24 часа в сутки. Виноват в таком состоянии щита был сам продавец рекламного места — именно он и довел его до жуткого состояния, и Том, поднимаясь по лестнице, пытался разгадать тайну: почему этот щит пребывает в таком убожестве? Какие-то нестыковки всегда случались, и то, что фотография ученицы четвертого класса Джессики Горджанк, увеличенная до невероятных размеров, все еще висела на щите после того, как тело девочки давно засыпали землей, — не чья-то жестокость. Это просто плохо поставленный бизнес.

Рассвет еще не занялся, когда Том на своей старенькой «миате» съехал на площадку в рощице, в сотне ярдов от дороги. Поднимался он медленно и мучительно, потому что тащил с собой много всяких вещей, включая, в первую очередь, термос, наполовину наполненный мартини, который он на скорую руку смешал с кубиками льда, прежде чем захлопнуть багажник. В сонной темноте верещали кузнечики. Жизнь человека, привыкшего выживать, научила Тома хитроумным трюкам. Липкая лента, которой он обмотал основание мощного, но компактного фонарика, позволяла ему при подъеме удобно держать эту штуковину, зажав ее передними зубами, и освещать путь впереди. Руки у него при этом оставались свободными, а одна из них была нужна, чтобы держать малярный валик, который Том в первую очередь и поставил на мостки, когда добрался доверху. Он поднялся, снял со спины вместительный туристский рюкзак и положил его. Поведя лучом фонарика по всей длине мостков, Том оценил их надежность — три почерневшие от времени деревянные доски давали ему места не больше, чем имел мойщик стекол, висящий перед окном шестьдесят второго этажа. Прежде чем успел зарозоветь восток, он открутил крышку термоса и налил себе мартини, этой операции немало способствовал фонарик, торчащий у него изо рта. Наконец Том извлек фонарик и отхлебнул мартини.