И не осталось никого

Хотя ни начальство, ни офис-менеджер не одобрили картон напрямую, особо возражать против него не стали, поскольку мы — народ творческий и у некоторых из нас свои тараканы в голове, а если их начать давить, то мы не сможем сочинять броские заголовки и составлять привлекательные композиции. Правда, вопрос на сей счет Карлу задали, и он объяснил, что у него вдруг, ни с того ни с сего, появилась невероятная чувствительность к свету. И в качестве доказательства предъявил пару больших солнцезащитных очков, какие обычно носят пожилые люди; он заявил, что теперь всюду носит эти очки — иногда даже и в офисе. Призрак компенсационного иска агентству, казалось, витал над чувствительными глазами Карла, а потому Линн Мейсон сказала офис-менеджеру, что не возражает против картона на окнах у Карла. Потом, когда у нее появилась пара минут на размышление, Линн зашла к нему в кабинет.

— Внезапная повышенная чувствительность к свету — это похоже на болезнь, — сказала она, стоя в дверях Карла. — Может, вам стоит обратиться к офтальмологу?

— Нет-нет, — сказал Карл.

— Я не хочу совать нос в ваши дела, но когда вы в последний раз были у врача, Карл?

— Мне не нужен врач, — помотал головой Карл.

Он принялся объяснять, что если бы не повышенная чувствительность к свету и изредка посещающие его мучительные головные боли, да еще случаи головокружения и повышенного потоотделения, то он за всю жизнь не чувствовал себя лучше.

— Они прогнали все мои мысли о самоубийстве — объявил Карл.

Линн так ошеломило откровенное признание Карла в мыслях о самоубийстве, что она даже не сообразила спросить: кто это — они? Кто их прогнал? Вместо этого Линн вошла в кабинет Карла, прикрыла дверь и спросила:

— Карл, у вас были мысли о самоубийстве?

— О да, — признался Карл. — Часто. Я проводил исследования. Я знал… нет, у меня серьезные сомнения, что вам интересны все эти детали. Но могу вам сказать, что был готов.

Линн слушала его, как она иногда умеет, с видом человека, получающего за это почасовую оплату. Она присела на уголке его стола и озабоченно нахмурилась на привычный манер, а Карл принялся рассказывать свою историю — долгие ночи, когда Мэрилин работала допоздна и он оставался один, как он завидовал тогда ее работе и ненавидел свою, как все его труды потеряли всякий смысл.

А потом он сказал кое-что, давшее Линн представление о глубине, непостижимой глубине его прежнего отчаяния.

— Вы только не тревожьтесь, когда я вам это скажу, — сказал Карл, — потому что я вам гарантирую: все это в прошлом, но одна из причин — и я стыжусь этого, — но вот одна из причин, по которой я думал убить себя… Мне хотелось, чтобы она нашла мое тело, — Карл вдруг разрыдался. — Моя жена! Моя красавица жена! Она такая милая, такая добрая. — Он стал понемногу успокаиваться. — Не могу вам передать, Линн, какая она добрая и как любит меня. И знаете, работа у нее такая тяжелая. У нее постоянно перед глазами тяжелые больные. Они все время умирают. Но она их любит. И меня она любит. А я хотел сделать эту ужасную вещь!

Линн подошла к нему поближе, положила руку на плечо и погладила, и некоторое время слышались только сдавленные рыдания Карла и шуршание материи под ее рукой.

— И почему я хотел это сделать? — спросил он. — Чтобы привлечь ее внимание? Какой позор. Я ужасный тип, — сокрушался Карл. — Ужасный.

Линн продолжала успокаивать его, и мгновение спустя он развернулся в кресле, встал и обнял ее — Карлу необходимо было кого-нибудь обнять. Линн тоже обняла его, не колеблясь ни секунды и, видимо, не думая о том, что кто-нибудь может увидеть их, потому что дверь она лишь прикрыла. Так они и стояли в обнимку в его кабинете.

— Ах, Карл, — вздохнула Линн, легонько похлопывая его по спине, и когда они разъединились, Карл уже не плакал и принялся вытирать глаза.

Они поговорили еще немного, и тут Линн спросила его, что изменилось и почему Карл теперь передумал, и он сказал ей, что принимает лекарства. Карл не сказал, чьи лекарства принимает, но это не имело значения. Выходя из его кабинета, Линн думала о том, как мало знает о жизнях людей, работающих рядом, и что невозможно все узнать, несмотря на предпринимаемые время от времени попытки. И, видимо, она испытала небольшое, мимолетное чувство неловкости оттого, что Карл обнимал ее вроде бы слишком уж долго, как он обнимал и многих из нас.