И не осталось никого

— Вы… вы такой невоспитанный. — Губы ее дрожали. — В то время, когда мой муж так болен…

— Слушайте, идите вы в жопу, — огрызнулся Том, отворачиваясь и отмахиваясь от нее обеими руками.

— …когда я столько делаю, — Мэрилин с трудом сдерживалась, чтобы не разрыдаться, — чтобы хоть как-то помочь ему. Я пыталась помочь ему.

— Послушайте, я пытаюсь понять, — Том повернулся и показал на нее пальцем, — почему вы нас ненавидите. И почему мы ненавидим вас.

Мы все зашли попрощаться с Карлом — все, кроме Тома. Появилась Линн Мейсон. Мы все очень удивились.

— Я думал, вы не бываете в больницах, — сказал Бенни.

— Я не бываю в больницах, когда дело касается меня лично, — ответила Линн. — А когда кого-то другого-то я бываю в больницах. — Она повернулась к человеку на кровати: — Карл, ну как же это вы, черт побери? Черт побери!

В ее интонации прозвучала обвинительная нотка, но говорила она с сочувствием и неловкостью.

— Так вот, обделался.

Казалось, с ее появлением он стал выражаться немного последовательнее. Момент был деликатный, поскольку вокруг происходили сокращения, но бизнес, казалось, на это время отодвинулся на задний план, и в течение десяти минут мы снова едва не стали здоровой эффективной командой. Кто-то даже высказался на эту тему — Дан Уиздом, живописец рыбок, который расположился у стены, чтобы не мешать другим. Он сказал, что Карлу просто необходимо побыстрее поправиться, поскольку он важный член команды. Линн повернула к нему голову и покачала головой.

— Нет, давайте сейчас оставим всю эту мутотень о командном духе, — заявила она. — Давайте оставим эту мутотень для офиса, а сейчас поговорим о том, чтобы вы, ребята, если вам что-то нужно — что угодно, мне все равно что, — приходили, черт вас побери, ко мне, прежде чем сделать что-нибудь в таком роде. Карл, бога ради!

— Я обделался, — повторил он.

— Как вы, вернетесь в норму?

— Постараюсь.

— Я купила вам эти жалкие цветочки, — сказала она. И повернулась к Женевьеве: — В больничном цветочном киоске ничего другого не оказалось.

Когда Линн ушла, мы спросили Дана, не обиделся ли он на то, как она прореагировала на его невинное замечание относительно команды.

— Вы что — смеетесь? — удивился он. — Я думаю, она просто здорово сказала.

Шесть месяцев спустя Карл оправился от интоксикации и теперь принимал антидепрессанты, прописанные лично ему. Никто из нас особых перемен в нем не заметил. Возможно, победа состояла уже в том, что его положение стабилизировалось. Карл не убирал после работы чужие кабинеты и не делал круги по коридору. Но, с другой стороны, он носил дешевые джинсы и плохие туфли, а обедал в своем кабинете, поедая все те же сэндвичи.

— Извини, что прерываю тебя, Карл, — сказала Амбер.

С нею пришли еще некоторые из нас и теперь стояли за ее спиной в дверях Карла. Амбер мы выбрали нашим представителем.

— Ничего страшного. Что случилось?

Амбер вошла в кабинет. Она ухватилась за спинку стула и помедлила, оглянувшись на нас. Ну а мы, типа, смотрели на нее, мол, давай, валяй.

Наконец она объявила Карлу, что, по словам Карен Ву, которая сообщила об этом всем, источником был он.

Карл вытер рот салфеткой, пожал плечами.

— Источником чего? — спросил он.

В тот день, на который Линн Мейсон была назначена операция, она появилась в офисе.

Первой ее увидела Карен. Карен всегда первая все узнавала. Так уж повелось, она все узнавала первой, точно так же, как Джим Джеккерс — последним. И на этот раз все так оно и было: Линн Мейсон пришла в офис, и первой ее увидела Карен.

Следующей стала Женевьева. По пути к Мариссе Лопчек в отдел кадров она столкнулась с Линн, которая стояла у окна в Мичиган-рум.

— Поначалу я даже подумала, что это не она, — сказала Женевьева, — потому что как это могла быть она? Ей ведь назначили операцию. Но когда я возвращалась от Мариссы, она все еще стояла у окна. Она простояла там, ну, не знаю, минут двадцать. Она, должно быть, почувствовала мой взгляд, потому что повернулась, а я тут же стала улепетывать во все лопатки, потому что не хотела, чтобы она засекла, как я глазею на нее. Но она меня все равно увидела и сказала «привет». Но я к тому времени уже полкоридора протопала, так что мне пришлось возвращаться назад к двери, чтобы сказать «привет», потому что я не хотела показаться грубой. Но она к тому времени уже повернулась назад к окну, и… господи ты боже мой, это было так неловко. Что она там делает?

Дан Уиздом видел, как Линн убирает у себя в кабинете. Она вместе с офис-менеджером рассовывала по шкафам и стеллажам всякие вещи. Мы у него спросили, какие вещи, и он начал перечислять: альбомы со стоковыми фотографиями, старые компьютеры, древние рекламные журналы, полупустые бутылки с лимонадом… Совладельцы имели право и привилегию хранить у себя кабинете всякий хлам, и у нас вошло в привычку снимать со стульев вещи и класть их на пол всякий раз, когда мы собирались в кабинет Линн на совещание.

— Сейчас ее кабинет не узнать, — добавил Дан. — Туда пришел кладовщик с тележкой. Он погрузил… я даже сказать не могу, сколько коробок со всяким старьем.