И нет счастливее судьбы: Повесть о Я. М. Свердлове

Уже полностью был подавлен мятеж и обнародовано правительственное сообщение об авантюре левых эсеров, уже была разослана во все углы телефонограмма: отрезать для бежавших изменников все пути отступления. Александрович пытался спрятаться, но был пойман на одном из вокзалов. Попов, который во время мятежа грозился «за Марию снести пол-Кремля», трусливо исчез, чтобы потом появиться в банде Махно... Левые эсеры завопили, что большевики сажают «и правых, и виновных». Но Дзержинский понимал, что его подпись, хотя она и поддельна, требует от него быть свидетелем по делу — сложному и щепетильному — об убийстве германского посла. И поэтому он решил просить отставки с поста председателя ВЧК.

Ленин согласился.

— Мы должны освободить Феликса Эдмундовича от работы хотя бы на время следствия, — сказал Владимир Ильич.

Свердлов по привычке осмотрел зал. Большевики — на своих местах. А там, где сидели левые эсеры, — пусто.

Словно ничего не произошло, спокойно и уверенно Свердлов сказал:

— Продолжим работу съезда Советов.

И в это время два взрыва раздались в Большом театре. Вскочили с места люди, не знавшие, что такое страх: сказались неожиданность и нервное напряжение последних дней. А Свердлов, и глазом не моргнув, перекричал шум:

— Спокойно, товарищи, заседание продолжается!

Лишь потом он узнал: то были случайные взрывы.

Но сейчас необходимо было сохранить порядок, ведь съезду предстояло решить один из главных вопросов — принятие Советской Конституции.

А через несколько дней «Правда» писала: «Первый раз в истории пролетарской борьбы, третий раз в истории вообще трудящиеся низы не только разбили буржуазную государственную машину, но и сумели построить целую организацию новой власти, стройную и единую во всех частях».

Глава тридцать восьмая. Затосковал Горюн...

От имени ВЦИК Свердлов призывал Советы ускорить создание военных комиссариатов. Формировались дивизии в крупных промышленных центрах — только в Москве их было создано двенадцать... Чтобы взять на учёт всех военных специалистов, была создана комиссия по подготовке к их призыву в Красную Армию. Понимая, сколь важна эта работа, Свердлов порекомендовал в комиссию пунктуального во всём секретаря ВЦИК Аванесова. В армию должно быть призвано несколько тысяч офицеров, военных чиновников и генералов. А значит, нужны рядом с военспецами большевики, которые не дали бы им свернуть в сторону.

Так диктовала обстановка. Военное положение страны было сложное и требовало мер решительных, неотложных. На фронт посланы многие партийные работники, слушатели курсов ВЦИК.

Рвался на фронт и Горюн. Сейчас, когда на Волге продолжался мятеж белочехов, когда в его родных местах расстреливали коммунистов, он считал преступным сидеть в Москве. Хотя на курсах и преподавали самые лучшие, самые авторитетные партийные и советские деятели, ему казалось, что не вовремя всё это, ох как не вовремя.

По ночам снились сны — плывущая среди зелёного ивняка река Кинель, почему-то красного цвета, и рыба в ней пунцовая, сердитая. И оттого, что снились родные места неприветливыми и жуткими, ему становилось ещё неуютнее на курсах, в белокаменной Москве.

И совсем затосковал Горюн, когда узнал об отъезде Григория Ростовцева в Питер — в распоряжение председателя Петроградского ВЧК Урицкого. Перед отъездом Ростовцев приходил прощаться к Горюну, рассказал, что Феликс Эдмундович возвратился — опять председатель ВЧК.

— В ВЧК — просто праздник, — Ростовцев вздохнул и с сожалением сказал, видимо, вспомнив что-то. — Я бы левых эсеров после мятежа... А наказали только непосредственных организаторов и руководителей. Всех остальных отпустили. Ну я хоть этого негодяя Александровича узнал — спрятался за воротник, как бродяга бездомный, собирался поездом податься на юг.

О многом переговорили они в тот день. Ростовцев, как всегда тихий, неразговорчивый, едет на боевое дело, а ему, Горюну, корпеть над книгами. Но ведь он солдат, оружие бы в руки, и тогда услыхали б ещё, каков он, самарский мужик.

Яков Михайлович узнал о настроении Горюна от Луначарского:

— Все ваши академики (он иначе не величал курсантов) хотят быть командирами. А Горюн прямо заявил мне: пока на Волге белочехи, ему наука ни к чему.

— В общем, судить его за это грешно, между нами говоря.

С Горюном Свердлов разговаривал иначе.

— Я хочу с вами поделиться, — сказал он, — некоторыми своими планами. Необходимо подобрать хорошие кадры для товарища Цюрупы — трудно у него с людьми. В наши дни, когда продовольствие на вес золота, в этом наркомате должны работать самые честные, самые преданные революции и самые бесстрашные люди. А если к этому прибавить, что крестьянин лучше всего знает кулака, его повадки, его хитрость и хищность, то подумайте сами, к чему я клоню... Ведь взять хлеб у кулака не менее трудно, чем взять город у белочехов. Не так ли?