И нет счастливее судьбы: Повесть о Я. М. Свердлове

— Уже около двух недель. Вначале я собирался вести замкнутую жизнь, обложился книжками, в особенности периодическую литературу хочется пересмотреть, ведь Максимка не менее тюрьмы отрывала от всех и всего. Но при бедности в интеллигентных силах, при моём общественном темпераменте я не мог выдержать и сдался на просьбы, уговоры, приставания товарищей, согласился читать и лекции по политической экономии, и рефераты, а теперь проявил инициативу и сам затеял собеседования по таким живым вопросам, как оценка момента, избирательная кампания, характер работы и прочее, причём взял на себя роль докладчика...

Чем явственнее вспоминал Яков Михайлович переписку с Клавдией, её нежность, умение поддержать в трудную минуту и просто понять его состояние, мысли, желания, тем больше хотелось поскорее увидеть её и детей.

Что ж, теперь уже недолго ждать...

Поезд набирал скорость.

Глава девятнадцатая. Первая свободная...

У красно-белого здания екатеринбургского вокзала, как всегда, толпилось много народа: и приехавшие, и встречавшие, а больше всего — любопытные. Так повелось издавна, а сейчас, когда вести из столицы ловили жадно, нетерпеливо, каждое слово схватывали на лету, вопросы «Ну, что там?», «Какие новости в Петрограде?» звучали чаще, чем поздравления с приездом.

Свердлов вышел из вагона и тотчас ощутил приближение уральской весны. Она приходит в эти края быстро и властно, и не столько приносит с собой тепло, сколько свежесть, пряный запах талой земли.

По возможности Свердлов все эти годы не выпускал уральцев из виду. Поистине, «иных уж нет, а те далече...». Знал Яков о смерти Михаила — Вилонова. Сгорел в борьбе этот удивительный самородок, угас светлый, не унывающий, не знающий устали ум. Нет в Екатеринбурге Батурина — он ещё в эмиграции. В Самаре Мария Авейде.

Яков Михайлович теперь уже, после встреч в Питере с Быковым, Крестинским, Цвилингом, был частично в курсе уральских дел. Во главе комитета стоят преданные партии люди — Малышев, Вайнер. Силы есть, их нужно только собрать воедино. Правильно сделали уральцы, объявив призыв рабочих в партию. Необходимо немедленно разослать пропагандистов по всему краю.

Он вошёл в дом Поклевского-Козеля, где помещался комитет большевиков. И сразу же:

— Товарищ Андрей!

— Качать товарища Андрея!

Десятки рук подбросили его вверх.

Было в этом порыве людей, в их возгласах, в том, как произносили они «товарищ Андрей», что-то родное, до боли близкое.

Один за другим подходили к нему товарищи — знакомые, незнакомые. О многих из них уже рассказали Андрею в Питере, со многими увиделся впервые.

...В театр, на городское собрание большевиков, Яков пришёл в окружении товарищей.

Он окинул зал — в основном молодёжь.

И вдруг услышал:

— Товарищ Андрей...

Обернулся — перед ним стоял Клюка. Свердлов знал, что его фамилия Бурых, зовут Николаем Степановичем, но именно прозвище запомнилось ему с 1905 года. Якову Михайловичу показалось, что рабочий нисколько не изменился, даже помолодел и чуть выпрямился, несмотря на то, что пролетело двенадцать нелёгких лет.

Яков Михайлович спросил:

— А как жена? Детишки как?

— Живы, слава богу. Да что там говорить, как-нибудь заночуете у нас по старой памяти — обо всём и узнаете.

Свердлов улыбнулся — тепло у него стало на сердце.

— Спасибо, Николай Степанович.

А вокруг уже обступили участники собрания, услышав «товарищ Андрей». Те, кто постарше, узнавали его, а кто помоложе — дивились: неужели это и есть тот самый товарищ Андрей, о котором из уст в уста передаются рассказы, похожие на легенды?

— Слово товарищу Андрею! — И весь зал зааплодировал шумно и единодушно.

Яков Михайлович, вскинув руку, попросил тишины.

— Дорогие товарищи! Родные уральцы! — начал он. — Когда рабочие в памятном 1905 году бесстрашно встали за свои права, против царского самодержавия, они верили, что настанет день освобождения, что сможем мы вот так собраться, в этом театре и гордо произнести: «Да здравствует революция!»

Зал снова дружно зааплодировал. Свердлов говорил о пролетариате, силами которого свергнут царизм, открыты двери тюрем и каторжных централов...

— В Питере сейчас нелегко нашему брату. Но большевики твёрдо знают: главные события ещё впереди, и во имя этих событий мы должны сплотиться воедино, в одну боевую пролетарскую дружину. Я верю, уральцы будут в её первых рядах.

Он уже сошёл со сцены, пожимая руки вставших ему навстречу товарищей, уже вышел, окружённый партийцами, в фойе. А вокруг только и слышалось:

— Товарищ Андрей, приходите на Верх-Исетский!

— И к нам не забудьте!

— И в Мельковку тоже...

Первую ночь в Екатеринбурге Яков провёл в семье военного фельдшера Якова Михайловича Юровского. Давно уже знал он этого человека, а видел впервые. Перестукивание через стенку в Томской тюрьме, так сказать, знакомство заочное.

Зато жену его, Марию Яковлевну, Свердлов встречал ещё в пятом году — была она подпольщицей, и на её квартире не раз укрывались революционеры.

Когда, после собрания, екатеринбуржцы наперебой приглашали Свердлова к себе, дочь Юровского Римма безапелляционно заявила: