И нет счастливее судьбы: Повесть о Я. М. Свердлове

Не было злости в словах Потапыча, и Григорий сразу почувствовал это.

Стасова спросила, когда он намерен выехать на Урал.

— Завтра.

— Между прочим, должна вам заметить, Яков Михайлович, что вы произвели неизгладимое впечатление на моих родителей. Уж не знаю, чем вы их так покорили, — ведь на своём веку они повидали интеллектуалов.

— Милая Елена Дмитриевна, видимо, только мы, старики, можем понять друг друга. Вам это не дано. Низкий поклон Поликсене Степановне и Дмитрию Васильевичу.

Елена Дмитриевна улыбнулась:

— Что ж, старик, понимаю ваше нетерпение. Собирайте там наших. И — до новой скорой встречи в Питере.

Поезд уходил с Московского вокзала. Ростовцев провожал Свердлова. И вдруг он увидел Катю. Она бежала по перрону, внимательно вглядывалась в лица. Вот она увидела Свердлова:

— Яков Михайлович, вам пакет от Подвойского.

— Здравствуйте, сестричка из «военки». Я вас сразу узнал. За пакет спасибо. Передам екатеринбуржцам. А где Николай Ильич?

— Он на митинг поехал.

Свердлов, слушая Катю, взглянул на Григория. Э, да с ним что-то происходит...

— Гриша, ты знаешь эту девушку?

— Знаю... Это дочь Потапыча, я рассказывал о нём.

— Стоп. Тот Потапыч, который не знает, в какую партию записаться? Значит, это и есть его «самое умное дитё»? Ну вот что. Приеду — непременно поможем и вашему отцу, и братьям. А пока пусть помогает мой товарищ, — он кивнул на Ростовцева. — Уверяю вас, у него это не плохо получится.

Станционный колокол просигналил отправление поезда.

Яков Михайлович любил Екатеринбург, хотя прожил в нём не так уж много. Товарищи назовут потом Урал второй, партийной родиной Свердлова. И это правильно. Здесь он возглавил крупную большевистскую организацию этого рабочего края, здесь товарищи, друзья...

Была у Свердлова ещё одна причина стремиться на Урал. Вот уже месяц, как расстался он с Клавдией и детьми — Андрюшей и Верочкой. Они остались в Монастырском до начала навигации по Енисею, а потом направятся в Екатеринбург.

Яков всегда досадовал, если у него не хватало времени, для того чтобы ещё и ещё раз написать письмо Клавдии. Обладал он особым даром — умел представить себе, что она рядом и нет между ними ни тысячи вёрст, ни долгих месяцев разлуки. А может быть, так оно и было? Не письма, а продолжение давнего, ни на минуту не прекращающегося разговора:

— Дорогая Кадя! Наконец-то я получил от тебя письмо. И какое славное письмо.

— Лучше расскажи, Яков, как ты себя чувствуешь?

— В общем-то хорошо. Да и в частности неплохо. Много внимания уделяю своему физическому состоянию. Главным образом, посредством гимнастики и обтирания.

— По системе Мюллера? — шутит Клавдия.

— Да, — серьёзно отвечает он. — В результате почти исчезла моя сутуловатость, хожу, гордо выпрямившись.

— А здоровье?

— Грудь не болит, с сердцем тоже ладно.

— Признайся честно, куришь много?

— Представь себе, мало. Максимум десять папирос в день... против сорока — пятидесяти прежних... Прогресс?

— Прогресс... Но ты ведь наверняка экономишь на питании. Очень прошу тебя, не делай этого.

— Грешен... Благодаря экономии купил на восемь рублей тридцать восемь копеек книг, в том числе четыре тома Меринга, «Историю прибавочной стоимости» и другие. Правда, ради этого пришлось «повоевать» с тюремным начальством. Но добился разрешения. Нужно ли посылать много книжек? Много не надо. Мне не менее, чем тебе, хотелось бы основательно заняться языками. Лучше всего посылай мне побольше немецких книжек. Эх, кабы Сергей Чуцкаев послал мне своего Гейне! У него полное собрание сочинений в одном томе, что очень важно для меня, ибо могу иметь в камере лишь три свои книги, кроме учебных пособий. У меня есть три немецких книжки, беллетристика и по общественным вопросам, но они давно прочитаны, хотя и нет до сих пор словаря. Поторопи его с посылкой. Впрочем, тебе теперь не приходится и не следует даже заботиться обо мне. Под твоими желаниями «иметь сына здорового и быть поскорее вместе» подписываюсь обеими руками.

— Яков, о нас не беспокойся, прошу тебя. Всё будет хорошо, я в этом уверена. Больше думай о себе...

— Подобно тебе, и меня не особенно беспокоит будущее, никогда не теряю уверенности, что всё будет хорошо, что впереди много увидим и хорошего. О себе пока что и думать не приходится. Рассчитывать на скорую возможность быть вместе трудно... Если беспокоюсь о чём, так это как ты устроишься с ребёнком. Всё остальное сравнительно неважно. Наши отношения не изменятся ни на йоту от большей или меньшей продолжительности разлуки.

Он умел разговаривать с ней при помощи писем, по возможности старался скрыть от неё самые большие трудности, которые выпадали на его долю. Но разве скроешь от Клавдии? Она и между строк читать умеет, словно видит всё, что происходит в глухом Максимкином Яре.

— Милый Яков... Уже час ночи, а ты всё пишешь, думаешь обо мне с сынишкой. Не надо тревожиться — он растёт хорошим, спокойным мальчишкой. Ты предоставил мне самой выбирать для него имя — А или Я... Конечно же, А. Ведь я тебя узнала Андреем. В этом имени для меня — и гармония чувств и идейное единство. Андрей и только Андрей!