И нет счастливее судьбы: Повесть о Я. М. Свердлове

— Спасибо тебе, Кадя, родная моя. Главное, будь здорова... Надеюсь получать всегда и постоянно хорошие весточки о вас. Первый час. Не всегда сижу так поздно. Керосин — десять копеек фунт, а посему начал уже экономничать, пока немного, а после, может быть, и больше. Зажигать уже теперь приходится вскоре после четырёх. Когда ни лёг, встаю аккуратно после шести часов. Ты спрашиваешь, как выглядит моё жилище. Представь узкую комнату. Горит небольшая семилинейная лампочка. Я уже привык к такому свету, который раньше считал бы слишком скудным. Комната низкая, оклеенная мною снизу доверху газетами.

— Да, не рай, хотя мы с тобой привыкли ко всякому. Но в твоём Максимкином Яре невероятно холодно...

— Пришлось сшить себе тёплую рубаху на зиму, а тёплого пальто нет, только демисезонное. Всё это, впрочем, не беда, проживу и не потеряю себя. Скоро придётся снова неводить и ездить осматривать «чердак».

— Что это?

— Особая ловушка для ловли рыбы. Немало остаётся времени и для занятий. Кроме сего, занимаюсь со своей хозяйкой и ещё одной девицей, готовлю их на учительниц, на что уходит ежедневно часа по два по вечерам.

— Это хорошо, что даёшь уроки. Расскажи, интересный ли народ тебя окружает, как относятся к тебе местные жители. Меня ведь всё-всё интересует.

— Максимка, где я проживаю, является остяцкой столицей своего рода, и сюда на «вешнего» и «осеннего» Николу съезжаются остяки со всех юрт по реке Кети и около неё. Из остяков грамотных очень мало... Приходится иногда заходить к больным, я здесь за врача, у меня есть кое-какие медикаменты, присланные товарищами.

Время... Оно точно спрессовано, слито воедино в этих письмах-разговорах. Клавдия Тимофеевна перечитывала их, да и Яков — она не сомневалась — делал это не раз. Давно ли писал он из Максимкиного Яра... Теперь в Нарыме. Как хочется хотя бы словом согреть его в морозной, вьюжной тайге.

— Ты мечтаешь, чтобы мы были вместе. Хочешь — приеду? Возьму сынишку — и айда... Только скажи... А пока посмотри на эту фотографию и напиши, понравилась ли.

Яков смотрит на фотографию Андрюши и никак не может себе представить его рядом. Вот Кадя — другое дело. Она тут. Вот она...

— Да, я мечтал о возможности жить вместе, продолжаю мечтать и теперь, но это не стоит в непосредственной связи с возможностью превратить мечту в действительность. Не потому, что я побоялся бы мнения товарищей: «Пришёл-де к тихой пристани». Дело совсем в другом. Я чувствую себя настолько годным для живого дела, что реализацию моей мечты вижу не в твоём приезде.

— Опять побег?..

— Тс-с... Это не для писем... Понравилась ли мне карточка сынишки? И карточка, и твои описания наполняют меня гордым, радостным чувством. Порой голову занимают мысли о том, что я смогу дать ему, живя мало вместе. Быть может, позднее жизнь сложится иначе, но ближайшее время вряд ли много изменит... Буду ли тогда, когда окружающий мир пробудит его сознание, когда он станет задавать различные вопросы? И многое-многое приходит в голову. Ты — да. Ты можешь много дать, я же — лишь косвенно, через тебя. А впрочем? Разве мы не представляем собою чего-то единого? Разве, несмотря на наши индивидуальные различия, мы в то же время не проникнуты одним? Разве переживания одного не отражаются самым живым образом на другом? Иначе откуда это чувство близости, даже и после долгой разлуки, порой оторванности.

— Мне кажется, как будто бы ты всё время живёшь с нами... Я никогда и никому не покажу твои письма, настолько они мои... Но Андрейке рассказываю о них, о тебе. Пусть он не поймёт ещё, но пусть чувствует тебя, отца своего, пусть ощущает твою близость, твоё присутствие, как я...

— И я настолько не отрываю своего существования от твоего, что часто в душе говорю с тобой. Для меня как-то странно, что мы долго не виделись. Но как хочется всё же быть около, поглядеть на тебя и детишку воочию. Сознаюсь, гораздо больше желание быть с тобой, ты занимаешь мои мысли больше, ты, ты и ты, и ещё раз ты, а потом наша детка. Не понимай меня превратно. Да, мне хочется твоей ласки, сознаюсь: иногда до боли хочется, и я не вижу в этом ничего дурного. Так хочется положить голову к тебе на колени, смотреть, смотреть без конца в твои глаза, превратиться в маленького-маленького и чувствовать прикосновение твоей руки к волосам — да, невыразимое наслаждение в этом. Но больше, больше, сильнее всего хочется передать тебе все свои переживания, все свои думы, чтобы и тебя полностью захватило моё настроение. Хочется заботиться о тебе, сделать жизнь твою полной бодрости, радости... Много-много хочется дать. Но что я могу? Слишком мало, но я верю, что будет время иное. Ещё не всю жизнь прожили, будут и светлые дни. Да, да. Будут светлые дни. Верь в это твёрдо, будь полна этим, пусть эта мысль всегда пересиливает тяжесть разлуки.

— Милый мой Яков, дорогой мой человек... Сколько радости доставляют мне твои слова! Но не нужно обо мне. О себе... Давно ли приехал на новое место, как устроился?