... и незабудкой цветя (СИ)

«Всё будет хорошо», — говорит Санс, заметив, что Папирус подозрительно тих. — «Альфис найдёт решение. А если нет...»

— Что, если нет? — переспрашивает Папирус. Глазницы Санса гаснут на миг, и это его настораживает, но дыхание продолжает жить своим почти ровным ритмом. Через секунду он моргает, и снова зажигаются красные огоньки.

«Если нет, мы ещё что-то придумаем».

— Вот как.

«Я буду ходить к ней каждый день», — говорит Санс. — «Не волнуйся за меня».

Папирус усмехается:

— Я и не волновался.

И с удовлетворением видит, как с трудом, но всё же искренне улыбается брат.

***

Вскоре Санс засыпает, прижавшись к нему во сне. Он выглядит умиротворённым; Папирус какое-то время наблюдает за ним, прежде чем осторожно взять за руку. Та не сжимается в ответ, но теперь это не сильно беспокоит.

Он не уверен, что Альфис способна вылечить брата от цветов. Папирус не уверен, что связываться с ней — хорошая идея. Однако других вариантов всё равно нет.

Он решает поверить Сансу в этот раз тоже. Им обоим давно уже нечего терять.

Лги

Когда он открывает глаза, за окном уже светло. Относительно. Серый пасмурный день, разбавленный белизной снега, похож на многие другие — это уже не новость.

Санс осторожно поворачивает голову и с облегчением выдыхает, поняв, что в комнате он один. Папируса уже нет, и это действительно радует, хоть и заставляет почувствовать себя виноватым. Он прислушивается к себе, привычно проверяя дыхание, но в эту ночь цветы на удивление не мешали; возможно, потому что брат не давал ему принять неудобное положение. Как бы то ни было, он дышит, со свистом и неглубоко, но дышит. Очередная простенькая победа в начале дня.

Санс встаёт так же осторожно и медленно, поправляет сползшую с плеча футболку и идёт в ванную, где несколько минут просто стоит перед зеркалом, уставившись на своё отражение. Он точно знает, где находится каждый проклятый цветок, сколько их, какие они. Когда-то он часами изучал их замысловатый рисунок на черепе, на шее, в рёбрах, но теперь он только глядит на их золотые бутоны, почти ничего не ощущая. Ни злости, ни боли. Ни страха. Мысль о том, что цветы могут снова начать расти, проскальзывала у него после смерти малышки, но никогда не пугала; какая-то часть Санса даже хотела, чтобы так случилось. За всю свою жизнь Санс много раз мечтал умереть. Это желание улетучилось, когда он встретил Фриск, но потом её не стало, и оно вернулось к нему, полное силы. Это странное ощущение, с которым он тоже смог свыкнуться.

Он вздыхает, и цветы у рта колышутся. Это не больно, но Санс всё же чувствует движение. Он всегда чувствует, что с ними происходит, будто его нервные окончания связаны со стеблями; возможно, так оно и есть. Альфис сможет ответить точнее. Альфис может многое прояснить, но, вряд ли она скажет, почему душа его нервно дёргается всякий раз, как Папирус прикасается к цветам.

Санс хмурится и отворачивается от зеркала. Ему трудно думать о брате. Многие трогали золотые бутоны, но он слишком явственно чувствует лишь его руки, и это странно, это слишком похоже на то, как касалась цветов Фриск. Ласково. Осторожно. Почти с трепетом. Санс никогда бы не мог представить, что руки брата способны причинять что-то, кроме боли, но вот он дотрагивается до него, как до чего-то хрупкого, и это не то, что Санс способен легко перенести. Это не то, к чему он привык. И, судя по неуверенности, застывающей в глазницах Папируса всякий такой раз, ему тоже нелегко справиться с этим.

Санс захлопывает дверь ванны, а затем и комнаты. Он больше не хочет размышлять на эту тему, но вряд ли сможет перестать. Это не то, чему в принципе можно помочь.

В доме тихо. На кухне Санс находит полупустую коробку с хлопьями и лениво высыпает их в миску, заливая соком. Он редко завтракал дома — раньше, — но теперь у него нет желания идти в Grillby’s, где он любил перекусывать в любое время дня. Вряд ли Папирус обрадуется, если узнает, что он разгуливал по городу. Вряд ли монстры не заметят растущие на нём цветы. Санс жуёт хлопья — они жёсткие и безвкусные, — подпирает голову рукой и позволяет ещё одному тяжёлому вздоху нарушить тишину.

Никто не откликается и не спрашивает, что не так. Это хорошо.

Сансу нравится быть одному. Нравилось и раньше, но теперь сильнее, потому что и Папирус и Флауи ведут себя не так, как бы ему хотелось. Они пытаются делать вид, что всё в порядке, но Санс видит насквозь — эти сочувствующие взгляды, и завуалированную жалость, и нарочитые улыбки. Он всё это видит, но не может их винить. Он сам поступает так же, когда речь заходит о Фриск.