... и незабудкой цветя (СИ)

— Возможно. Даже души монстров способны на некоторое время изменить общий магический фон, ты знал? Всякий раз, как кто-то умирает, на моих мониторах наблюдается всплеск, — она заканчивает заточку и возвращается к кушетке, крепко держа ножницы, но не спеша начинать. Её глаза любопытно блестят из-под очков. — Кстати об этом. Несколько недель назад датчики просто взрывались от магических волн, я никогда не видела подобного. Всё затихло через пару секунд, но с тех пор фон Подземелья поменялся, он словно... — она жуёт губу, подбирая нужное слово, — посветлел? Трудно пояснить, когда имеешь дело с одними только графиками.

«Я в состоянии понять».

— О, я знаю, — усмехается Альфис. — Папирус всегда недооценивал твои умственные способности, а? Какая жалость.

«Мы можем вернуться к предыдущей теме?»

Она нетерпеливо щёлкает ножницами.

— Да. Если вкратце, то кривая стала стремиться вниз, а не вверх. Понимаешь, что это значит?

Он понимает. Когда-то давно похожие графики висели на стенах его собственной лаборатории, хотя составлял их кое-кто другой. Но в те времена кривая почти достигала вершины листа, и с трудом верилось, что может быть по-другому.

— Активной магии становится меньше, — говорит Альфис, рассматривая цветы, — и всё больше растёт запас пассивной. Это довольно хорошо, хоть и нетипично для Подземелья. Я подумываю написать доклад на эту тему...

«Это значит», — он нетерпеливо прерывает её монолог, быстро жестикулируя, — «что убийства прекращаются?»

— Да, если говорить простыми словами. Ты прав. Монстры становятся терпимее друг к другу. Это странно, но чрезвычайно интересно. Хотела бы я выяснить, почему. Наверняка это связано с тем аномальным всплеском...

Она косится на Санса, и тот опускает взгляд, не собираясь ничего говорить. Альфис подтвердила его догадки — рассеянная душа Фриск оставила свой след не только в его жизни. Малышки больше нет, но она продолжает делать их крохотный ужасный мир немного лучше. Возможно, когда-нибудь Подземелье превратится в хорошее, или хотя бы просто терпимое место благодаря ей, но Санс не уверен, что доживёт до этого.

Он выныривает из мыслей со щёлчком над ухом.

— Будет немного больно, — предупреждает Альфис, поднося ножницы к его плечу. — Но ты и сам знаешь.

«Не там!» — поспешно вскидывается он. Учёная вопросительно смотрит из-под очков. — «Папирус увидит. Не там».

— Как скажешь, — она опускает руку, выискивая крупный цветок на нижнем ребре. — Тут сойдёт?

Он кивает. Да, там нормально. Папирус не заглядывает ему под футболку, а, значит, не узнает, что один из цветов исчез.

Санс зажмуривается, хоть ему и не страшно. Это вторая ложь, о которой он сожалеет. Вряд ли брат был бы рад узнать, что Альфис не станет просто консультировать его по вопросам цветочной болезни. Вряд ли он хотел бы, чтобы Санс добровольно стал объектом её опытов. Санс думает об этом, когда ножницы тихо разрезают тонкий стебель, и пальцы его впиваются в край кушетки.

Это должно было быть больно, но он не ожидал, что настолько. Отголоски боли расходятся от ребра по всему телу; Санс глубоко дышит, хотя это неимоверно трудно, и слышит голос Альфис откуда-то издалека. Он звучит почти сочувственно.

— Соберись, Санс. Осталось ещё два.

Он терпит, сжав зубы. Ещё два цветка покидают его тело, оставив голые концы стеблей; они сочатся соком и пачкают кости. Они болят. Левая часть грудины, где были взяты образцы, точечно немеет и гудит — возможно, если бы это были ноги, он не смог бы стоять какое-то время.

Санс говорит себе, что заслужил это. Подобная мысль немного успокаивает; он повторяет её, как мантру. Боль — лишь малое наказание за то, что он подвёл Фриск. К тому же, ей было намного, намного хуже, когда цветы покрыли всё её тело и она...

— Прекрасно! — голос Альфис вырывает его в реальность. Он открывает глаза, чтобы увидеть в её руках стеклянную банку с тремя цветами, которую учёная держит, словно сокровище. — Это будет невероятно увлекательно.

«Ты сможешь вылечить?»

Она пожимает плечами, любовно разглядывая цветы. Санс замечает жадные огоньки в её зрачках, когда она проходится взглядом по его телу, видя лишь золотую поросль, и понимает, что теперь окончательно приобрёл статус вещи в стенах этой лаборатории.

— Без понятия. Нужно время, — она ставит банку на стол и поправляет очки, внимательно глядя на Санса. — Но знаешь, что куда важнее? — она дожидается, пока он помотает головой, и продолжает. — Нам нужно выяснить, растут ли цветы на тебе, или из тебя.

Санс замирает. Он никогда не задумывался над этим.

— Обычно в таких случаях проводится вскрытие, но ты же, хм, скелет, — она хихикает в ладошку, словно эта шутка — лучшая, что была придумана ею за всю жизнь, — так что всё видно и без хирургического вмешательства. Но это лишь одна сторона медали. Из-за того, что у тебя нет плоти, я не могу понять, растут ли цветы из кости или на ней. Это довольно сложно, не находишь?

Санс подносит к лицу руку, рассматривая бутоны. Альфис права.

«И что с этим делать?»