... и незабудкой цветя (СИ)

Санс не доедает завтрак. Он натягивает куртку, привычным движением поправляя мех, хватает ключи с тумбочки и уходит из дома, в противоположном Сноудину направлении. У него есть несколько часов до того, как Папирус вернётся с дежурства, и это время стоит потратить с пользой. Флауи может прийти домой в любой момент, но это не беспокоит: вряд ли тот будет его искать. Последнее время Флауи всё меньше интересуется его самочувствием. У цветка появились свои проблемы, о которых он не любит рассказывать. К тому же, не то чтобы это действительно проблемы. Санс знает, что Флауи частенько уходит к Руинам и подолгу сидит там, притаившись за каким-нибудь камнем. Наблюдает за Ториэль. Санс не очень понимает, зачем ему это нужно, но не собирается лезть не в своё дело. Если Флауи хочет проводить время так, это его воля. У него тоже есть важные дела.

Он проходит Водопад быстрее, чем обычно. Короткие дороги словно сами ложатся ему под ноги, выводя к Хотлэнду, и лаборатория Альфис виднеется впереди, выделяясь белыми стенами. Санс непроизвольно замедляется, будто всё ещё раздумывая над необходимостью этого шага, однако стоит ему перейти мост, как обратного пути уже нет. Он натягивает капюшон, проскальзывая мимо стражников, и оказывается перед дверью, глядя в нависший над порогом экран.

Он знает, что Альфис смотрит на него сейчас. Это немного пугает, но не более.

Дверь медленно открывается, распахиваясь вовсе не гостеприимно. Внутри темно. Санс задерживает воздух, на секунду, а затем выдыхает и переступает порог.

Он уже сделал свой выбор.

***

Есть одна вещь, о которой он жалеет. Кроме того, что не смог спасти Фриск, конечно. Кроме того, что остался жив после этого.

Папирус.

Санс жалеет, что солгал ему. Дважды. Во-первых, насчёт задевшей его фразы — он и вправду не ожидал, что это произойдёт, и Флауи, чьи листья теперь медленно заживают, тоже. Он солгал прежде, чем понял, что лжёт, но иначе было никак. Ему действительно не хотелось объяснять Папирусу, что да, он говорил подобное раньше, когда они с малышкой ещё могли обсуждать всякие вещи. И да, что он назвал его безнадёжным, сказал, что такие, как Папирус, не меняются — но откуда бы Санс знал, что это не так? Откуда было ему знать, что человеческая душа развеется, навсегда изменив чужую суть? Никто бы не смог предугадать. Санс готов забрать свои слова назад, но теперь не может, поскольку разговаривать он не способен.

К тому же, он изменил мнение ещё до смерти Фриск. Но Папирусу необязательно знать.

Это первая ложь.

***

В лаборатории полумрак. Альфис хорошо видит в темноте, хоть и носит эти нелепые очки, и Санс следит за её грузным силуэтом, что уверенно перемещается от стола к столу, выискивая какие-то инструменты. Он сидит на кушетке, свесив ноги; рядом, на стуле, брошены куртка и футболка. В лаборатории вовсе не холодно, но он ёжится от непонятной дрожи; бутоны реагируют на это и закрывают венчики, будто пытаясь спрятаться. Они всегда знают, что с ним что-то не так. Словно они... живые?

Он намеревается выяснить это.

— Мне нужно взять образцы, — говорит Альфис, подходя к нему. Над столом горит яркая лампа, единственная во всём помещении, и под её лучами кожа учёной кажется не землистого, а песочного цвета. — Если, конечно, ты не против.

Он усмехается.

«Как будто у меня есть выбор».

— Верно, — улыбка её больше похожа на оскал. Санс проходится взглядом по зубам, непроизвольно замечая, какие они острые и белые. — У тебя нет. Но я обязана спрашивать, считай, что это соблюдение формальностей.

Она продевает пальцы в кольца ножниц с длинными тонкими лезвиями. Ножницы похожи на садовые, которыми пользуется Король. Это сравнение заставляет Санса нервно ухмыльнуться. Альфис добродушно кивает, поощряя его настрой, но глаза у неё блестят чересчур лихорадочно. Санс знает это чувство, эйфорию от неожиданно возникшего на горизонте увлекательного исследования — он понимает, что чувствует учёная. Он сам частенько испытывал подобное, но это впервые, когда на месте открытия выступает он сам.

«Скажи», — спрашивает Санс, чтобы отвлечься от нарастающего беспокойства. — «Возможно ли, чтобы развеянная человеческая душа продолжала жить?»

— Кто знает, — задумчиво хмыкает Альфис, отходя обратно к столу — он слышит, как чиркает лезвие об его острый край. — Я не сталкивалась с подобным экспериментом. Но души людей очень сильны, так что вероятен любой исход. Если умерший человек обладал огромным запасом решительности, то его душа — вернее, её остатки — вполне могла бы частично быть живой. Хотя, это не совсем верное слово. Почему ты спрашиваешь о таких вещах, Санс?

«Неважно», — он не горит желанием обсуждать с ней Фриск. — «А такая душа могла бы влиять на окружающих?»