...И никто по мне не заплачет

Когда вальс кончился, наступила пауза. Лео и Биви не сводили глаз с чернявой, а она отвернула голову, как делает каждый человек, когда другой упорно смотрит ему в затылок. Когда же девица наконец обернулась, Биви быстро сделал круговое движение указательным пальцем; здесь это считалось приглашением на танец. Но она смотрела совсем не на него, а на Лео: его лицо в полутьме «Маскотты» было по меньшей мере интересно. Биви, смутившись, быстро провел по волосам своим отвергнутым пальцем. Что ж ему еще оставалось? У Лео же при этом обмене взглядами мурашки побежали по коже, так бывает в кино при сверхотважных поступках героя, а с некоторыми и при звуках национального гимна.

Сердце Леонарда билось неравномерными толчками, когда маленький трубач поднес ко рту свой инструмент для следующего танца. Он мигом вскочил, тут же поднялась и чернявая. Она уже была приглашена каким-то нелепым типом, в высоком стоячем воротничке, сидевшим за соседним столиком. Но, поднявшись, чернявая бросила быстрый взгляд на Лео и очаровательно передернула плечами— этот жест говорил: «Увы, любимый, он был первым, но я уже твоя, я это знаю».

Теперь Лео мог подсмеиваться над молодым человеком в прадедовском воротничке. И каждый раз, когда пара крутилась, чернявая взглядывала на Лео. Ну не каждый, но, скажем, по меньшей мере каждый второй. Она тоже тихонько подсмеивалась над своим партнером.

За соседним столиком хлыщ из предместья с прилизанной, как у добермана, головой, опираясь одной рукой о барьер ложи, а другую положив на спинку стула, подпевал мелодии: «Пусть любимая почаще ходит в баню». Лео готов был придушить его. Но где уж, тот был явно сильнее. Надо надеяться, что чернявая не слышит. Эдакая пошлость! Биви вдруг сказал:

Слушай, она твоя, это и дураку ясно.

Он проследил за их взглядами. Лео робко переспросил:

Ты думаешь?

При следующем танце чернявая осталась сидеть, хотя кавалер со стоячим воротничком и разлетелся к ней. И сидела, покуда не приблизился Лео, который шел по танцевальной площадке и не знал, куда девать руки, а потому почти одновременно выбрасывал их вперед на ходу, как комики в кино.

Ее звали Хеди. Хеди Блей. Ей было восемнадцать лет, и она служила продавщицей в большом универсальном магазине, парфюмерное отделение. Она сразу же начала прижиматься к слегка припудренному Лео, в свете прожекторов похожему на загримированный труп. Первое, что он ей сказал, и притом тоном весьма драматическим, было:

Вы ждали меня?

Она тотчас же переняла этот тон и ответила глубоким театральным голосом:

Я ждала.

Когда Лео кончиками пальцев притянул к себе и верхнюю ее половину, она сразу подняла на него глаза. Всякий раз, едва только смолкала музыка, Лео поворачивался так, чтобы ей была видна левая сторона его лица, красивая сторона, и с помощью лицевых мускулов натягивал кожу над своим тонким носом. Он это умел. После первого танца он вручал чернявой Хеди свою визитную карточку. Первую, которую ему удалось сбыть. Зажав карточку в ладони, она быстро пробежала ее глазами и спросила:

В настоящее время в Мюнхене?

Да, да, — торопливо сказал Лео, — но теперь уж я здесь останусь.

Он посмотрел на нее, понравилось ли ей это.

Ей понравилось.

У Хеди во время танцев руки все время были немного влажные, и от нее пахло всевозможными духами. Она не замедлила объяснить ему, что пахнет от нее так хорошо потому, что она испытывает на себе все, что присылают оптовые торговцы, это входит в ее обязанности.

Во время большого перерыва она быстро направилась к Циркульной Пиле, которая приготовляла бутерброды с дешевой колбасой и при этом еще сильнее пыхтела. Девушка взяла себе бутерброд, в это время появился Биви. Лео представил его.

Очень приятно, — сказала продавщица, рассматривая Биви. А Биви очень понравилось имя «Блей».

До полуночи танцевал Леонард с Хеди. Она была поменьше его ростом, и, вытянувшись, он мог сверху смотреть на ее макушку, на черные волосы, слегка потрескивающие. Тонкие, подведенные брови были у девушки, большие коричнево-серые зрачки, и рот ее тоже был красив. Не маленький, ребячий, а уже взрослый. Щеки слегка ввалившиеся. Все это было интересно.

В половине первого они втроем пошли домой. Лео и Биви со скучающим видом шагали рядом с ней, словно им давно уже наскучило провожать девушек по ночам. И оба пренебрежительно обо всем отзывались и все обо всем знали. Малютка жила на Гётеплац. Они довели ее до дому стояли там и никак не могли наговориться. Но вдруг кто-то крикнул из окна, возможно, какой-нибудь старый дурак, страдающий бессонницей:

— Эй, там внизу! Заткнетесь вы когда-нибудь или нет?

Оба молодых человека презрительно усмехнулись, но Хеди сказала:

— Ш-ш-ш! — и воцарилась тишина.

На прощанье только рукопожатие. Да и что могло бы быть в первый день? Лео мог бы, конечно, поцеловать Хеди, потому что Биви шел шагов на пять впереди, из тактичности, но для первого дня он этого не сделал.