...И никто по мне не заплачет

На него смотрело лицо, которое никоим образом не могло принадлежать ему. Скорее, это циркач Франкенштейн смотрел из зеркала. Или в лучшем случае Гаральд Крейцберг, величайший танцор мира, сейчас красовавшийся на всех афишных столбах. Это же ужас, что натворил Биви! Но Биви воскликнул:

Сиди, сиди, я еще не кончил!

И губной помадой поставил красные точки в уголках глаз своего клиента.

Далее Биви — так он и сказал — «прокорректировал» его брови. И еще этот юный гример, затаив дыхание, длинным черным карандашом подрисовал ему бачки. То, что в результате осталось от первоначального лица Лео, было густо присыпано пудрой.

Ну, что теперь скажешь? — осведомился Биви, проведя последний штрих.

Лео ответил:

Бесподобно! Впору самому заправскому франту.

Но хорошо он себя не чувствовал после этого жуткого превращения. Все-таки он пошел к себе наверх переодеваться для танцев. Биви тем временем прихорашивался с помощью ножниц, пудры, бритвы и ручного зеркальца собственной конструкции, с примерной солидарностью стараясь придать себе такой же вид, какой придал другу. Он даже вспрыснул себе в глаза несколько капель белладонны. Представитель косметической фирмы подарил ему пробный флакончик средства, будто бы делающего взгляд огненным. Но эта штуковина отчаянно жгла, и Биви поспешил промыть глаза.

Сегодня они отправились в «Маскотту» вдвоем. Рупп меньшой должен был ехать на специально заказанном автобусе с экскурсией служащих телеграфа в Марквартштейн, а Наци Кестлу вырезали миндалины — по категорическому настоянию медицинского советника Дрейссигакера.

На ходу Лео выбирал места, где почва была помягче, из-за каблуков, быстро стаптывавшихся на одну сторону. Он и руками едва-едва шевелил. Из очень уж дрянной материи был сшит его костюм, и в карманах не было ничего, кроме двух марок наличными, крючка, которым он отпирал дверь, и аккуратно сложенного носового платка. Иначе он бы торчал горбом. Лесоторговец Диммер, видя, как эти двое выходят из дому, остановился, рассеянно поглядел им вслед и смеялся, покуда лицо его не сделалось багровым от сдерживаемого веселья.

Как два кловна,— повторил он несколько раз в перерыве между смехом,— как два кловна! — Он имел в виду клоунов.

Сегодня что-то произойдет,— уверенно заявил Биви, идя рядом со своим другом.

Сегодня и правда можно было надеяться, что они сведут знакомство с какой-нибудь девушкой, потому что был майский бал.

Я думаю, сегодня удастся,— сказал Биви, а Лео договорил за него:

Если и сегодня мы ни одной себе не добудем, я уж не знаю...

По парку они шли следом за парочкой, видимо о чем-то препиравшейся. Он говорил ей:

Ты ведь наскребла не меньше десятка за четырнадцать-то сверхурочных часов.

Она возражала:

Я же тебе говорю, Ферри, они мне дали восемь с половиной марок, а шесть пришлось отдать в дом.

Он:

А куда же делись две марки пятьдесят и когда они объявятся?

Восемьдесят пфеннигов парикмахеру за прическу «Порыв ветра», пятьдесят за сигареты. А вот тебе остальное.

И она отдала ему одну марку двадцать пфеннигов.

Он еще сказал:

Больно ты швыряешься деньгами.

Но теперь она повисла на его руке, притянула его к себе поближе и сказала довольно ласково: Да ну же, Ферри.

Так, так, так,— ответил он, явно подобрев, хотя и чуть-чуть ворчливо.

Лео толкнул Биви локтем и прошептал:

Вот это я понимаю, женщина что надо!

И откуда он ее раздобыл,— отвечал изумленный Биви,— где только такие водятся?

В этот вечер Леонард познакомился с Хеди. Но неделю спустя он продал ее своему другу Биви за две марки. Теснимый обстоятельствами.

На этот раз они сидели у прохода, ведущего в дамский туалет. Это место выбрал Биви. Удобное место, отсюда, когда девушки проходили мимо, было видно, какого они роста, не кривые ли у них ноги и не слишком ли толстые, что частенько встречается, а замечаешь это уже во время танцев по презрительным взглядам, которые бросают на толстоногую девицу.

Биви, собственно, первым заприметил Хеди. Он сказал:

Смотри-ка, смотри на эту чернявую!

Недурна,— решил Лео.

Но разглядел он ее только сзади. Когда она шла обратно, он увидел ее спереди и был поражен в самое сердце. Проглотив слюну, он сказал:

Колоссальная женщина.

При этом он, конечно, имел в виду не колоссальный рост, а колоссальное впечатление, которое она на него произвела.

Пригласишь ее? — спросил Биви.

Нет, сначала ты пригласи,— отвечал Лео.

Заиграли вальс. Они оба танцевали его не слишком

хорошо и потому остались сидеть. Чернявую пригласил какой-то пожилой господин, вечно околачивавшийся в «Маскотте». Голова у него была лысая, но он так изумительно танцевал, что все звали его «король вальса». Из левого кармана у него всегда торчала вчетверо сложенная газета, и его приглашение было честью для всякой девушки; отказа он не знал. Танцоры помоложе и девушки говорили, что он работник прессы. Доля правды тут имелась: король вальса был швейцаром в редакции большой газеты.