...И никто по мне не заплачет

Если бы кого-нибудь спросили, кто же был первым ее любовником, многие, наверно, показали бы пальцем на Вилли Герлиха* который теперь стал часто захаживать к отцу, или на юного шофера молочного магазина — ему никогда не удавалось сразу закрыть откидной борт своего грузовика, и он ругался на чем свет стоит. Или же на противного учителя пения Кюммеля, жившего в соседнем доме, который носил очки с толстыми стеклами и был, конечно, очень некрасив, но своими длинными, хлопающими шагами готов был тащиться вдогонку за любой юбкой.

Но это было бы неверно. «Холодно, холодно, даже не тепло», как говорится в детской игре, когда кто-нибудь ищет спрятанную вещь и никак не приблизится к ней. Но если кто-нибудь из чистого задора поставил бы такой вопрос: «Уж не слесарь ли Иоганн Мюллер?» — то спрошенному пришлось бы ответить: «Горячо, горячо, жжется!»

Этот мастеровой, сорока восьми лет от роду, разведенный, но пользовавшийся доброй славой, которому ни один желоб на крыше не казался слишком высок и была знакома любая сточная труба всех домов блока, однажды октябрьским вечером деловито и быстро совратил Ханни. В своей мастерской. Он, вероятно, и был причиной того, кожа на лице этой девицы сделалась значительно чище. Лошадиная ее голова, конечно, никаких изменений не претерпела. Этому не могла способствовать даже весьма греховная любовь слесаря. Ханни нередко, точнее раза два-три в месяц, захаживала в мастерскую господина Мюллера. Случалось, что там был кто-нибудь из клиентов или же господину Мюллеру надо было идти по вызову, тогда, конечно, ничего не происходило. И каждый раз после этого Ханни рассказывала все Марилли. Они сидели на скамеечке в скверике, там их никто не замечал, и Марилли говорила:

— Тут ничего не поделаешь, надо и мне поскорей это испытать.

И слова ее звучали несколько боязливо, так, словно в ответ она хотела бы услышать: «Чего ты торопишься, погоди, еще время есть!»

— Да пора уж,— между тем отвечала ее подруга.

Марилли до шестнадцати лет не хватало трех месяцев.

Нет, больше она ждать не намерена. Но тот, кого она для себя выбрала, звался Лео.

Когда двое молодых или даже не очень молодых людей вот так все время думают друг о друге, то кажется, будто их друг к другу толкает чья-то невидимая рука. Или: будто мысли одного, словно руки, ложатся на мысли другого. И если двое этим мыслям не противятся, то в один прекрасный день они оказываются вместе.

Привет, Марилли! — сказал Лео, встретив ее на лестнице. В руках у нее была бутылка оливкового масла.

Привет, старая дрыгалка,— отвечала Марилли, Лео ведь то и дело ходил на танцы.

Лео смотрел на ее пуловер.

Что ты на меня выпялился?

Хотел бы когда-нибудь стать таким же красивым, как ты,— засмеялся Лео, перефразируя модную песенку.

Давай попробуй,— сказала девушка.

Пойдем разок со мною, а? — Лео поперхнулся на слове «со мною».

С тобой? — Марилли поставила правую ногу на две ступеньки выше, и ее узкая юбка натянулась до отказа,

Ну как, Марилли?

Лео слегка заикался.

Погоди-ка, какой завтра день? — сказала Марилли и попыталась наморщить свой юный прекрасный лоб.

Четверг,— подсказал Лео,— ну и что?

Тут открылась дверь фрау Кампф, и оба они поздоровались с пышнотелой дамой, которая улыбалась и распространяла запах одеколона.

Лео посмотрел ей вслед, Марилли тоже, и Лео сказал:

От нее разит как от...

Как от чего? — удивленно переспросила Марилли.

Будто не знаешь,— ответил Лео не без надменности, и это явно произвело впечатление на Марилли. Она промолчала.

Ну и как же? — настаивал Лео.

А что ты собираешься со мной делать? — кокетничала Марилли, давно уже готовая сказать «да».

Приходи завтра в восемь, я буду ждать внизу у переезда железной дороги, — прошептал Лео.

Представление об этом первом свидании почти парализовало его голосовые связки, голова у него кружилась.

Ладно,— сказала Марилли, глаза у нее стали огромными.

Она ущипнула Лео за левую руку изо всех сил и убежала. Лео еще крикнул, впрочем, очень тихо:

Я возьму с собой одеяло,— и показался себе неимоверно взрослым, неимоверно отважным.

А она — лицо у нее было странное — перегнулась через перила и кивнула ему. Лео посмотрел на свою руку, на след от щипка Марилли и, отпирая дверь своей квартиры, жарко пробормотал сквозь зубы:

Никогда я не буду сыт твоими щипками.

Сегодня Лео уже два раза задел еще не изолированную проводку под напряжением в сто десять вольт, которую они прокладывали в управлении сельского хозяйства. И каждый раз чувствовал сильный удар, потому что руки у него с самого утра были влажные от волнения.

В обед он съел только половину своего томатного сырка, а другую отдал Гансу, который перемешал сырок с картофельным салатом. Шелерер спал, привалившись к лесам, в последнее время он опять очень ослаб. Бутылка

пивом, уже наполовину выпитым, стояла рядом; уровень оставшегося пива был отмечен синим мелком, иначе Ганс бязательно отпил бы, покуда хозяин бутылки спит.