И.О. Кощея (СИ)

— Вот уж не знал, не гадал, что Варька у себя такую красу в тереме прячет! Лицо белое, румянец девичий, брови черные, очи как у Кощея-батюшки огнём полыхают, да не гневным, а страстным!

Мы с Варей захихикали, а тётка Пелагея сначала удивленно посмотрела вниз на гоголем ходящего вокруг неё деда, а потом улыбнулась и потупила глаза.

— И руки белые, ухоженные, а стан тонкий как у берёзки, — продолжал соловьём заливаться Михалыч, — груди высокие как дыни узбекские…

Я закашлялся, а Варюша покраснела.

…— а всё что ниже пояса, — дед обогнул тётку сзади, отошёл на шаг, окинул взглядом знатока описываемую часть тела и категорически заявил: — Мой размерчик!

— Охальник какой! — с удовольствием прогудела Пелагея. — Ишь шустрый да резвый!

— А пойдём, красавица, — дед развернул тётку, подхватил под руку и направил к двери, — хоть терем мне покажешь. Мне про тебя всё интересно, бурёнушка ты моя лебедяшная!

— Кто-кто? — давясь от смеха переспросила Варя.

— Во! — я, хихикая развёл руки в стороны. — И во! — замахал тут же руками, имитируя Горыныча. — Коровка летающая!

Дед не оглядываясь, завёл руку за спину и, показав нам кулак, продолжал запихивать в терем тётку Пелагею:

— И как живёшь, страдая по мужской ласке знать хочу! И по каким дорожкам ножки твои точёные ходят! И на какой кровати тело твоё…

Дед всё-таки вдавил свою пассию в дверь и самое интересное про тело на кровати мы уже не услышали.

— Пролетели мы теперь с обедом, — простонал я сквозь хохот, а Варюша уже рыдала от смеха у меня на груди, и я успокаивающе обнял её и прижал к себе покрепче.

Петрович смущенно ковырял сапогом деревянный настил, а Елька с восторгом оглядывалась по сторонам и вдруг взвизгнула:

— Эх, хорошо живёте баре! Весело!

— Ох, — Варя оторвалась от меня и утирая слезинки, кивнула: — Проходите, странники дорогие, не побрезгуйте.

— А они, Варюш, вовсе и не странники, — я оглядывал знакомую мне горенку, в которой только большой стол с лавками и остались с того периода когда мы тут стратегические планы разрабатывали, да тайные операции готовили.

На окнах уже висели занавески в цветочек, на полу — вязаные дорожки, а на подоконнике и на полочках по всей комнате — какие-то растения в горшочках.

— Странники, не странники, — отмахнулась Варя, — а поют душевно.

— Познакомься, Варюш. Мы тебе на должность управляющих вот эту семейку привели, дядьку с племянницей. Сидор Петрович да Еля Малаховна, прошу любить и жаловать.

Родственнички склонились в земном поклоне перед Варей, а она удивленно посмотрела на меня.

— Хорошие люди, — заторопился я. — Это родня наших сотрудников. Проверенные кадры и ценные специалисты. Елька у нас вообще девушка образованная, учебу в не самом худшем заведении прошла. А дядька Петрович, не смотри на его внешность, душевный и справедливый.

— Коли люди так петь умеют, то подлости в их нет, — категорически заявила Варя. — А справитесь… страннички?

— И не сумлевайся, боярыня! — подскочила к ней Елька. — Мне уже твой Фёдор Васильевич допрос с пристрастием сделали, ручки заламывали, на дыбу подвешивали, калёным железом жгли, а я им только одно и твержу: — Хош убейте, а верой и правдой служить моей хозяйке, Варваре Никифоровне буду!

— От сорока… — проворчал Петрович. — Расчирикалась… А ты, хозяйка сама смотри, но девка моя шесть лет економическим наукам обучалась, дело знает. А уж я её не оставлю, подмогну и слова поперёк никто не скажет.

— А какое жалование вы себе хотите? — прищурилась Варя.

— Да нам много и не надо, барыня, — тут же застрочила как из пулемёта Елька. — Кров, да хлеб, да вода! Мы люди маленькие, своё место знаем и процент большой от прибыли требовать не будем! Четверть от доходов и по рукам!

— Елька! — рявкнул я. — Сейчас тётушку Агриппину сюда приведу!

— Увлеклась, барыня, — девчонка опять склонилась в земном поклоне. — Прости, хозяйка — еще уроки из головы не выветрились, так и скачут в голове знания, нашёптывают, как бы побольше доход с прибыли получить.

— Егоза она, хозяйка, — покачал головой Петрович, — но на то я к ней и приставлен, чтобы лишний пыл сбивать. Ну и в обиду не давать.

— А давайте чай пить, — улыбнулась вдруг Варя. — Эй, там! А подать нам самовар, да плюшек сладких, да пряников печатных! А за столом, работнички мы всё и обсудим. Садитесь, садитесь, певцы сладкоголосые, чаю покушаем и всё до грошика и подсчитаем.

Чай был хороший, пряники еще лучше, а вот разговоры — скучные. Варя всё же решила взять на службу Сидора с Елькой, и теперь у них шло обсуждение деталей. С какой деревни сколько налогов брать, кому послабление сделать, а за кем, наоборот, присмотреть попристальней… Скукотища…

Елька, вытащив откуда-то лист бумаги и чернильницу, увлечённо выстраивала на листе столбики цифр и тут же тыкала в непросохшие чернила пальцем, горячо что-то объясняя Варе. Сидор, не вмешиваясь в разговор, не менее увлеченно налегал на плюшки, а Варя то одобрительно кивала, то морщила очаровательный носик.

— Варюш, — я встал из-за стола, — я пойду, прогуляюсь немного.