И обратил свой гнев в книжную пыль...

Почва плывет у меня из-под ног, я шатаюсь, как боксер, на которого сыплется град ударов. Мои нервы напряглись от боли. Ночью я не могу спать. Надо постараться провести бой с невидимым противником и отразить удары.

В кабинете я вцепляюсь руками в письменный стол. Я знаю, что несу всякую чушь. Любой может выбить меня сейчас из седла. Любой…

Сроки путаются у меня в голове, вот опять какие-то сроки. А «негритосик» говорит, я веду себя не как деловой человек:

— Не ори, это не убеждает!

— Боже праведный! Разве я ору?!

Такие вот дела. А дни уходят, словно вода в песок И я ничего не добиваюсь, не нахожу решений. Время летит впустую. Каждый день — попытка продержаться. Если бы я хорошо выспался, то, пожалуй, подумал: а-а, да и так сойдет!

(Из записей тех лет)

Прага

Следующая выставка привела меня в Прагу. Международная организация журналистов устраивала раз в два года в Праге выставку, показывая на ней все, что было связано с выпуском газет, — от типографских печатных машин и линотипов до карандаша и ластика редактора. Выставка называлась «Интерпресса». Благодаря тому, что она была международной, нам удалось всего через год после ввода «братских войск» показать там образцы наших книг, получивших название «карманные издания», — в Чехословакии они тогда еще не были известны.

Для этой выставки небольших книг в мягкой обложке — paperbacky — Дитер Латман, председатель нового Союза писателей, отобрал из 92 книжных серий 50 издательств экспозицию в 1000 экземпляров. График из Мюнхена Герхард М. Хотоп представил оригинальный эскиз плаката и взял на себя также художественное оформление каталога. Показав целую серию портретов писателей — авторов современной немецкой литературы — и известных немецких ученых, а также плакатную графику художников Хорста Янссена, Йошуа Райхерта и Хайнца Эдельмана, мы придали нашей экспозиции живой и привлекательный вид. Этому способствовало также предоставленное помещение, выгодно оттенявшее нашу идею. Дирекция пражской выставки распорядилась разделить большой зал для заседаний пополам, выстлать пол паласом и поставить удобные стулья.

На открытии выступили секретарь МОЖ Аурелия Нестор (Румыния) и Зигфред Тауберт. И после этого хлынул поток посетителей, какого я никогда больше не видел на наших зарубежных выставках. Люди почти не задавали вопросов. Молча и сосредоточенно изучали они выставленные книги. Эмиль Затопек, мировой рекордсмен и олимпийский чемпион пятидесятых годов в беге на 10 000 метров, всемирно известный «локомотив» чешской сборной, а к тому времени уже без всякого почета уволенный из рядов армии диссидент, трижды приходил к нам и подарил под конец «другу-спортсмену Петеру Вайдхаасу» одну из своих книг. Я видел лица многих пражан, их безмолвная сосредоточенность потрясла меня. Выставка закрылась 18 июня — ее посетило пятьдесят с половиной тысяч человек.

Я познакомился также с самой Прагой — городом Кафки, Верфеля и Рильке. Одно скорее комическое происшествие вынудило меня несколько дней держаться подальше от выставки, вот их-то я и использовал для интенсивного знакомства с городом. Я привез из Чили изводившую меня сыпь, от которой никак не мог избавиться в Германии, где врачи объясняли ее вполне вероятной болезнью печени. Хуже того, Дора, которая приехала с маленькой Вероникой вслед за мной в Прагу, заразилась от меня тоже. Кожная экзема быстро распространилась и у нее.

Мы решили обратиться в Праге в клинику кожных заболеваний. Врач-кожник только взглянул на нас и тут же махнул рукой. Мы получили успокаивающий ответ, что это обыкновенная чесотка — болезнь, которая была распространена у нас в послевоенное время и которой все страшно боялись, хотя она излечивается за три-четыре дня с помощью известной мази.

Когда мы с большим облегчением доложили нашим чешским сотрудникам о результатах обследования, они в ужасе разбежались, их словно ветром сдуло, и тогда было решено не контактировать с ними до полного выздоровления и не появляться на выставке. Так у нас получился неожиданный отпуск, и мы посвятили его усердному знакомству с Прагой.

Я с жадностью вбирал в себя атмосферу этого города, прошло еще так мало времени после тех трагических политических событий, на которые мы взирали — пусть и с зубовным скрежетом, но издалека.