И обратил свой гнев в книжную пыль...

Старая Прага, Пражский Град, Карлов мост — суетная толкотня городского транспорта кажется здесь бессмысленной. Я люблю Прагу, старую Прагу — застывшее в камне время. Но мне кажется, что люди здесь находятся в опасности. Странное напряжение, беспокойство на лицах. Внешняя картина безмятежно проезжающего трамвая обманчива.

Я никогда не видел столько людей со сломанными ногами, руками, пальцами. Похоже, нервы у всех напряжены до предела.

Старая Прага показала нам свое приветливое лицо, но она не хочет, чтобы его видели грустным. Старая Прага как остановка в пути, вот она уже исчезает, исчезает.

(Из собственных заметок)

Бухарест

За Прагой последовал Бухарест. «Современная немецкая литература» — маленькая книжная выставка, всего 400 наименований, составленная германистом Эберхардом Леммертом и совсем недавно без всяких проблем показанная в Белграде.

Мы поехали втроем: профессор Леммерт, Гюнтер Грасс и я. Все было хорошо подготовлено. Выставку должны были разместить в Casa Scriitorilor — Доме писателей. Гюнтера Грасса радостно приветствовал его коллега — немецкоязычный румынский писатель. А потом началась бюрократическая волынка. Никак не могли договориться о дне открытия, пока наконец все не вылезло наружу: от нас потребовали удалить с выставки книги Альфреда Канторовича, Уве Джонсона и Вольфа Бирмана, а также переписку Грасса с Когоутом «Письма через границу». Без всякой на то мотивировки.

Я впервые столкнулся с проблемой цензуры. Мое решение не открывать выставку было отвергнуто. Гюнтер Грасс, который должен был произнести речь на открытии, сразу не согласился с этим. Меня поразила его позиция. Впервые я увидел человека, действовавшего ясно, четко и масштабно, а главное, не по подсказке.

Румынское руководство! А кто это, собственно, был, так и осталось неясным: кто-то, кто стоял за нашими партнерами по переговорам, Правлением Союза писателей и дергал за ниточки. Румынские писатели выкручивались, как могли, были смущены, но все время пытались склонить нас к компромиссу.

Мы решили продолжить разговор в поездке по Румынии. Бухарест мы покинули на четырех черных «Волгах». Поездка все время прерывалась тяжелыми обильными трапезами в гостиницах, где нас потчевали национальными румынскими блюдами (пышные усы Грасса так и блестели от бараньего жира) и большим количеством сливовицы.

Вечером нам предстояло ночевать в Сибиу. Когда мы выбрались там перед отелем из машин и еще не разобрались по прибытии, что к чему, к Гюнтеру Грассу подошел мальчик.

— Это вы немецкий писатель Гюнтер Грасс?

Грасс ответил утвердительно, и тогда мальчик взял его за руку и потащил за собой за угол. Последний участок пути мы ехали в одной машине, и Грасс позвал меня:

— Вайдхаас, идите сюда! Я не знаю, чего хочет мальчуган.

Я догнал их и последовал за ними. Мальчик завернул еще за один угол, вошел в дом, пройдя его насквозь, и через несколько шагов снова повернул за угол, опять вошел в дом, спустился по лестнице вниз и прошагал коридором до белой двери. Потом он открыл эту дверь, и мы очутились в сводчатом подвальном помещении, где сидели человек сто и выжидательно смотрели на нас. Поднялся старый и белый как лунь человек и медленно приблизился к нам. Он поклонился и, показывая на зал, сказал:

— Евангелическая община города Сибиу собралась здесь и ждет вас уже много часов. Я приветствую немецкого писателя Гюнтера Грасса! Пожалуйста, садитесь!

Мы сели напротив членов общины. Все смотрели на нас. Стояла мертвая тишина. И в эту тишину Гюнтер Грасс произнес:

— Здесь тихий ангел пролетел.

Послышался шепот, и замелькали улыбки. Старик сказал:

— Господин Грасс, пожалуйста, почитайте нам что-нибудь из ваших произведений!

— Но, друзья мои, как вы себе это представляете? У меня же нет с собой текстов!

И в тот же момент мальчик подвинул к нему по столу целую стопку книг — все произведения Грасса.

Этот небольшой эпизод остался у меня в памяти до мельчайших нюансов: почтение к написанным книгам и их творцу, которое выражали даже позы людей, мужество и терпение, проявленные этими совсем простыми людьми, только чтобы услышать своего любимого «немецкого писателя», — все это глубоко поразило меня. Еще никогда мне не доводилось испытывать такое сильное эмоциональное чувство от встречи с литературой.