И обретешь крылья...

Ценность человека ты познаёшь, когда его уже нет рядом. Прекрасное живет в воспоминаниях, а настоящее отравлено слабостью и близорукостью.

Торак задумчиво смотрел на гладь маленького озерка впереди.

— Томас Бернгард умер. Вы читали его книгу «Погибший»?

— Отчего он погиб?

— От пьянства, одиночества, от непонятности смысла собственного бытия…

Погибший в романе — это его друг, который «разбился» о гениальность клавишника-виртуоза Глена Голда; его собственные способности были слишком малы, безжизненны.

— Почему вы мне это рассказываете?

— Ну как же, вы не находите здесь параллелей?..

Я ощущала сейчас свою голову почти мягкой на ощупь, старые, омертвелые мысли разрослись подобно раковой опухоли и подавили все без исключения надежды и силы. Я апатично влачила существование, ожидая момента, когда мои причитания не будут уже никого волновать и вызывать сочувствие. Постоянно занималась йогой. На одном из листков с упражнениями я прочла:

«Веди себя смело и не бойся трудностей, ведь тебе самой придется преодолеть их и одной пройти через муку и страх познания; точно так же, как ты должна сама умереть, ты должна и жить тоже сама».

И еще:

«Удовлетворение находится в усилии, в старании достичь цели, а не в уже достигнутом».

Как раз накануне вечером, Джек сказал, что я должна сама лепить свою жизнь, а не проводить ее в ожиданиях, а в одной радиопередаче психолог советовал женщине, находящейся в похожем положении: «Само по себе желание еще ничего не дает. Действовать вам нужно, действовать».

Янни говорил: «Дисциплинируй свой ум!»

Верно и то, что сказала Реза: «Ты должна делать все сама».

Но моя душа больна, мозг парализован от страха, мысли оцепенели, вместо огня радости ледяные слезы. Я не живу, а влачу жалкое существование среди страхов и депрессии, и никто не знает выхода из этого круга.

Вернее сказать, все вокруг знают, что нужно делать, но их советы не помогают — они, как правило, касаются здоровья сильных, энергичных людей, которые крепко держат в руках свою жизнь со всеми ее колебаниями и перепадами. Я свою уже не держу, и она просачивается как вода сквозь пальцы. Только иногда еще веселые, жизнерадостные, сильные люди подстегивают меня.

Я знаю, что должна прервать связь с Симоном. Его жизнь — это ежедневная рутина без новизны, взлетов и переживаний, скучное однообразие с хорошей пенсией в качестве конечной цели.

Но я уже утонула в нем, его рот и мой пол — это одно целое: его руки и мое тело любят друг друга; наши дыхания хотят быть вместе; мы хотим осязать, лизать, тереться друг о друга; держать, прижимать, шептать на ухо непристойности. Это наш язык, которым мы в совершенстве овладели, на котором можем говорить только мы, и ни один из нас не говорил так ни с кем другим.

— Мммм!.. — Торак ущипнул себя за мочку уха, почесал голову и, наморщив лоб, взглянул на меня: — Как можно ошибаться в человеке… замечательно, сударыня! Я действительно представлял вас совершенно иначе. Хотя я, конечно, предполагал, что видимость и реальность не совпадают, но не допускал, что разрыв между ними может быть так чудовищно велик.

Я нашла его тираду бесцеремонной и рассердилась.

— Я не афиширую свои провалы перед широкой общественностью, господин Торак, это в высшей степени непрофессионально. Вполне достаточно того, что другие это делают. Когда разрыв между образом и реальным человеком становится слишком велик, в эту трещину срывается душа.

— И что тогда делать?

— Склеивать трещину, а между тем приводить свое творчество в соответствие с личностью. Или наоборот, что тоже помогает. Некоторые так никогда и не делают этого и потому сходят с ума. Со мной это уже почти случилось.

— Почти?

— Да, почти. Больше ничего пока сказать не могу, Торак. И далеко не уверена, захочу ли еще что-нибудь рассказывать.

— Я понимаю, ничего страшного. Послезавтра я буду у вас, уважаемая. Вы позвали меня, и вот, до пятницы я ваш!

Я бросила на него недружелюбный взгляд.

— Предполагай и располагай — гласит мой принцип. Мне кажется, любовь моя, у вас комплекс «ученика волшебника», по Гете.

Мы беседовали о том и о сем, но он никак не позволял от себя отвязаться. Наконец я объяснила ему дальнюю дорогу к своему дому в деревне, оговорила время и стала считать его проблемой то, как он до меня доберется.

— До встречи, уважаемая!

Он поклонился, надел свою шляпу и похромал в туман.

Совершенно сбитая с толку, я отправилась домой.