И оживут слова, часть III

До наших с Добронегой покоев мы добрались быстро. Вероятно, убегая, я в панике бессистемно петляла по коридорам, оттого путь и показался таким дальним. Свернув в знакомый коридор, я почувствовала, что ноги приросли к полу и дальше я не смогу сделать ни шага.

— Воду неси! Что стоишь?! — заорал кто-то, и я не сразу узнала в этом крике голос Миролюба.

Я бросилась вперед, забыв о страхе, и почувствовала, что тянет дымом. Мне навстречу выбежали сразу несколько женщин, и все они неслись так, будто за ними гнались. Не успела я войти в комнату и краем глаза заметить Миролюба, сбивавшего пламя с кровати, как кто-то сильно толкнул меня с криком:

— С дороги!

Я прижалась к стене, пропуская женщин с ведрами, мисками, ковшами. Мне на ноги выплеснулась ледяная вода. По коридору загрохотали тяжелые шаги. Спустя мгновение эта часть княжеского дома наводнилась воинами, которые втащили бочки с водой, мигом разогнав всех женщин.

Я убежала вместе со всеми и очутилась во дворе в изрядной толпе перепуганных женщин. Некоторые из них держали на руках хнычущих детей. Дети постарше молчали, прижимаясь к матерям и кутаясь кто во что. В руках у пары подростков были факелы, освещавшие нашу встревоженную группу. Ни Златы, ни Добронеги не было.

Я сразу вспомнила об Алваре и о том, что способен сделать огонь. Не его ли это рук дело? В этот миг я осознала, что нахожусь в самом сердце деревянного города, и если этот огонь вызван Алваром, ни у кого из нас нет шансов на спасение. Мне стало по-настоящему страшно.

Вскоре из дома стали выходить хмурые воины. Двое из них вытащили набитый пером, обгоревший матрац и бросили его прямо у крыльца. Три женщины тут же подхватили матрац и потащили к хозяйственным постройкам. Я наблюдала за всей этой суетой, боясь пошевелиться. Все кончилось? Беда миновала? Я ожидала, что сейчас все начнут возвращаться в дом, но женщины по-прежнему стояли во дворе, словно чего-то ждали.

Наконец на крыльце появился Миролюб. Только тут я заметила, что он без рубахи, впрочем, было непохоже, чтобы он сейчас стеснялся своего увечья.

— Хорошо все. Спать идите, — громко объявил княжич.

Тут же по двору пронесся вздох облегчения.

— Много ли сгорело, Миролюб? — с тревогой в голосе спросила пожилая женщина, беспрестанно гладившая по волосам девочку лет семи.

— Одной кроватью в доме меньше, не обеднеем, — со скупой усмешкой ответил Миролюб, и все рассмеялись. — А коль не ты бы, Мариша, так бы легко не отделались. Но Боги миловали.

Старуха улыбнулась беззубым ртом:

— Ох, княжич-княжич, над старой-то потешаться удумал…

— Какая ж тут потеха? Кабы не твой наперсток, весь дом бы сгорел… — уже не таясь, расхохотался Миролюб, и только тут я заметила, что в левой руке старуха сжимает крупный наперсток. Вероятно, это было единственное, что оказалось у нее под рукой в момент пожара.

Смех Миролюба подхватили все, кто находился во дворе. В этом смехе было облегчение людей, разминувшихся с бедой.

Но отчего загорелась кровать? Неужели я, убегая, смахнула со стола лампу? Но это невозможно! Лампа стояла на столе, а я пятилась к двери и, кажется, к столу не подходила. Я вспомнила, что слышала женский крик из наших покоев, когда пыталась объяснить Миролюбу, что произошло. Может быть, кто-то из служанок увидел змею и бросил в нее фонарем? Или это все же моя вина?

Пока я размышляла, на крыльце появился князь. В отличие от сына, он был полностью одет, лоб привычно перехватывал кожаный обруч. Словно Любим и не ложился в эту ночь. Он что-то негромко спросил у сына. Миролюб ответил. Князь внимательно выслушал и, как и княжич, обратился к собравшимся с шуткой. На этот раз досталось растрепанной девчонке, которая прижимала к себе подушку. В толпе тут же зазвучали беззлобные подтрунивая. Подождав, пока возбужденные голоса утихнут, Любим отправил всех восвояси. Женщины и присоединившиеся к нашей группе мужчины разошлись. Остались лишь старик с факелом и я, потому что не была уверена, можно ли мне возвращаться в комнату.

Любим медленно спустился с крыльца и направился в мою сторону. Я надеялась, что Миролюб последует за ним, однако в это время из дома появилась та самая Улада — мать его сына. В руках она сжимала стеганую куртку.

— Надень, княжич, застынешь, — услышала я.

Я испытала укол? нет, не ревности — зависти. Они были семьей, у меня же теперь не было никого.

Князь оглянулся на сына со служанкой, однако ничего не сказал. Миролюб принял куртку, и Улада помогла ему одеться. Выглядело это так, будто давно стало привычным ритуалом. И о какой свадьбе может идти речь? Я здесь как телеге пятое колесо.

Любим повернулся ко мне и, забрав у старика факел, кивком головы отпустил того отдыхать. Я невольно посмотрела на факел, и перед глазами заплясали пятна. Пришлось зажмуриться, поэтому я не видела выражения лица князя, когда он произнес:

— Как огонь занялся?

Голос прозвучал ровно, но мне стало не по себе.

— Я не знаю, — честно ответила я, открывая слезящиеся глаза. — Я выбежала из покоев. Лампа на столе была. Не знаю, отчего кровать загорелась.