И оживут слова

А потом пришла беда. Проклятые квары. Всемила плохо помнила те дни, когда свирское войско собиралось в поход. Радим ни слова ей не говорил. Улыбался, как раньше, подолгу сидел в ее покоях на большом сундуке да смотрел, как она вышивала, болтая о чем-то пустом. Она была простужена и почти две седмицы не выходила за ворота. А потом пришла Желана, заплаканная и измученная, и на вопрос Всемилы, что случилось, посмотрела удивленно и сказала чуть слышно:

— Они же могут не вернуться. Никогда!

И словно земля покачнулась. Тем же вечером она кричала на Радима до хрипоты за то, что молчал, за то, что уходил. А потом появился Голос, и снова Радим не отпустил, удержал.

Но все же срок настал. Четыре свирских лодьи отошли от берега одна за другой. Всемила не пошла на берег — Радим не позволил.

Два долгих года она помнила то, как он стоял на крыльце их с матерью дома. И тогда ей казалось, словно он даже ростом меньше стал. А она злилась на него и мечтала, чтобы он скорее ушел со двора. И пусть даже Голос вернется. Ей уже все равно! И Радим тоже знал, что Голос вернется и заберет ее. Оттого в его глазах было столько муки.

Первые дни казалось, что ничего не случилось. Точно воевода просто уехал к князю Любиму. И только присутствие Златы, которая в первый же день осталась ночевать в старых покоях Радима, да так больше и не ушла, напоминало о том, что Радима в Свири нет.

И ни Улеб, приходивший чуть не каждый день, ни молодые воины, которые разом приподняли головы и стали откровенно поглядывать в ее сторону в отсутствии брата, Всемилу не радовали и не успокаивали. Было ей в ту пору пятнадцать весен. Казалось бы, осталась без строгого присмотра — гуляй, радуйся. Молодость один раз дается. Тут уж война — не война. Время пролетит — не заметишь. Да не гулялось и ни о чем не думалось, кроме как о том, как они там, в злом море. Не было в те два года ни радости, ни тепла. Ничего не было. Казалось, что жизнь в Свири замерла для тех, кто ждал.

В те месяцы Голос звал ее чаще обычного. И было страшно, потому что мать не могла защитить, удержать.

Но два года минули, и море вернуло Радимку. Живым, почти невредимым. Много свирцев полегло в том походе. У Всемилы потом долго в ушах стоял крик, что раздался там… на берегу.

Вскоре Свирь зажила по-старому. Снова зажигались праздничные костры, снова улыбались подружки, снова молодые воины бросали жаркие взгляды. Только не до радости стало с тех пор Всемиле.