И пепел наш смоет Нева (СИ)

Ничего кроме абсурдной, нездоровой, до жути неправильной, но, блять, наполняющей всю ее жалкую жизнь смыслом любви.

— Я бы погибла, если б это тебя спасло.

Спокойный взгляд — она давно уже все осознала, сотни ночей напролет она анализировала свою и его жизни, силясь убедить себя в том, как это все неправильно, ненормально. Да просто по-мазохистски глупо и абсурдно. Но когда сердце противится, даже в миллионе причин, чтобы уйти, мы найдём одну-единственную, чтобы остаться.

Не так ли?

Субординация и некогда беспокоившая Сергея холодность разбились и канули в Лету.

— Я же тебе сказала, — судорожный шепот на вдохе, приложившись лопатками о бетонную стену. Разбитые губы слишком близко к ее, — Я никуда не уйду.

Никогда.

Поцелуй, и его ладони на ее талии. Ее руки, обнимающие за шею и нежно касающиеся плеч, и холодные пальцы, судорожно цепляющиеся за плотную ткань водолазки. Он поднимает ее и усаживает на невысокий комод, окончательно и бесповоротно нарушая личные границы, мягким движением раздвигая колени и вставая между ними. А она только задыхается, прижимается ближе и ловит его губы, аморально-счастливо улыбаясь в поцелуй.

Сергей отстранился как всегда внезапно.

Оторвавшись от ее губ, снял с себя ее руки и отпрянул, нервно мотнув головой.

— Все хорошо, Сереж, — Мария облизнула губы и подалась вперед, заранее предугадывая все его последующие реплики, — Я тебя не боюсь.

Он опустил голову и тихо засмеялся. Рыжая челка закрыла лицо от абсолютно спокойного взгляда зеленых глаз. По угловатым плечам пробежала мелкая дрожь. Снова. Уже не удивляет.

— Это ты его не боишься, — радужка цвета расплавленного золота и знакомая ухмылка-оскал. Охрипший голос и заострившиеся черты лица, — Его, не меня.

Пальцы, вновь сомкнувшиеся на шее, и горячее дыхание.

Опять.

Ну здравствуй, Птица.

— Поцелуй меня.

Вопросительно изогнутая бровь и заинтересованный взгляд.

Чаша терпения Воронцовой переполнилась и разлилась океаном мучительно долго сдерживаемых эмоций.

— Ты не-м-м, — Разумовский оперся о комод второй рукой, потеряв равновесие, когда девушка рывком притянула его к себе, впившись в губы и наплевав на то, что он там собирался сказать.

Это было не важно.

Больше — нет.

Он ответил. Не робко, не нежно — грубо и собственнически, так, как на самом деле давно хотел. Мария несильно ударила его по руке, все еще державшей ее за шею, и Сергей отпустил ее

а потом поднял

и уронил на постель.

Ты ведь этого хотела!

Хотела. И больше этому не противилась, наконец-то поборов постоянно о чем-то тревожащуюся голову и отдавшись, спустя столько лет, сжиравшим ее изнутри желаниям. Почему-то сейчас отчетливо чувствовалась какая-то запретная вседозволенность. Во всем — в руках Разумовского, скользящим по податливо выгибающемуся навстречу телу, в его желтых глазах, требовательных губах, даже в его дыхании.

Сейчас или никогда.

На долю секунды в мыслях Воронцовой промелькнуло что-то вроде «Что он натворил на этот раз, что так сорвался?»

Но размышления прервал треск разорванной надвое футболки.

И здравый смысл отключился окончательно.

Остались только они — два обнаженных нерва, достигших предела каждый в своей ненормальности, и на пике собственного безумия нашедшие друг в друге нечто до боли необходимое, давно потерянное, что-то такое, чего не хватало им всю их долбанную жизнь.

— Сергей, — бессознательный шепот и отразившийся от стен стон.

Разбитые в кровь губы соскользнули с ее шеи на ключицы. Оставили и тут несколько багровых следов, но надолго не задержались, спустившись еще ниже, коснувшись высоко вздымающейся от тяжелого дыхания груди.

— Сергей!

Крик и почему-то — такая родная по звучанию — полная форма его имени.

Ее пальцы выскользнули из огненно-рыжих прядей и вцепились в его плечи, умудрившись царапнуть кожу даже через ткань водолазки. По ее телу прошла сладкая дрожь. С губ сорвался стон удовольствия и ответом на него была хищная ухмылка, которую она, забывшись, не увидела.

— Мария, — севший голос и очередной поцелуй, которого все равно будет недостаточно, — Посмотри на меня.

Шорох ткани. Широко распахнутые зеленые глаза в каком-то трансе скользят по белоснежной коже. Она тянется, нежно прижимаясь губами к его плечу, но он придавливает ее к кровати:

— Мария, — повторяет и облизывает губы, упавшая на лоб челка щекочет ей кончик носа, — Скажи мне.

ЧТО Я ДЛЯ ТЕБЯ?

— Жизнь.

— Повтори.

— Ты — моя жизнь, Сергей Разумовский.

На этот раз он коснулся ее губ нежно. Поцеловал, почувствовав, как ее руки, безостановочно дрожа, робко касаются его тела. Сергей Птица собственнически улыбнулся, разорвав поцелуй и снова скользнув ниже, проведя языком влажную дорожку от острых ключиц до солнечного сплетения.

Услышал, как ударилось о грудную клетку принадлежавшее ему сердце девушки.

И царапнул ее ребра до красных, вздувшихся под кончиками пальцев, борозд.

Коротко звякнул брошенный на пол ремень. Оставшиеся предметы одежды полетели за ним следом. В комнате на несколько секунд повисла тишина — он выжидал, она же — просто не верила.