И пепел наш смоет Нева (СИ)

— ОСТАВЬ МЕНЯ В ПОКОЕ, Я НЕ ХОЧУ БОЛЬШЕ НИКОГО УБИВАТЬ!

Тощие пальцы оставили на впалых щеках красные полосы. Светлые глаза расширились, но фокусироваться на чем-то конкретном ему все еще удавалось с трудом.

Мария села на пол в нескольких шагах от него. В мыслях промелькнуло едва уловимое чувство дежавю.

Зачем ты приехала?

— Сережа, это я — Мари, — не предпринимая больше попыток приблизиться, негромко заговорила, и пустая комната наполнилась той самой энергетикой, — Я пришла забрать тебя отсюда. Спасти. Как и обещала, ты помнишь?

— Я… Я вообще мало что помню, — лицо Сергея исказилось, глаза забегали, словно в попытках поймать разбегающиеся во все стороны мысли, — Кто такой я? Я — убийца… Или от меня уже вообще ничего не осталось?

Он поднял голову и посмотрел на девушку в упор. Сердце тоскливо заныло, все тело желало схватить ее, прижать к себе, и никогда больше не отпускать.

Мари, не уходи.

Проблема была только в том, что он уже давно перестал верить в реальность происходящего. Вся его жизнь стала больше походить на воплотившийся в действительность сюрреалистический ночной кошмар, и очередная галлюцинация в нем — дело уже привычное.

— Сереж, — он чуть повернул голову на голос, но на зрительный контакт не пошел, — Я вытащу тебя отсюда. Мы сбежим, слышишь?

Сбежим?.. Зачем?

Внезапно он дернулся и, прижав пальцы к вискам, болезненно застонал. Мария неосознанно рванулась к нему, но помочь ничем не успела. Встав на колени перед корчившемся от боли Разумовским, она хотела было его обнять, но сведшая его тело судорога прекратилась также неожиданно, как и началась.

Он выпрямился, все еще смотря куда-то в пол, и расправил плечи, небрежным движением смахнув с рукава своей рубашки прилипшую к ней пыль.

Мария закусила губу.

Входило ли в планы Волкова то, что спасать они будут не совсем Сергея?

— Птица.

Ее ладонь касается его плеча, пальцы убирают за ухо отросшую выцветшую челку. Она видит, как он улыбается, приподнимая уголок губ, и хищно облизывается.

Хватает ее за запястье и наконец-то смотрит прямо в глаза:

— Как мы сбежим?

— Нужно немного подождать, — смотрит в два золотых омута и теряет голову. В который раз? — Нам помогут. Ты можешь идти?

— Кто поможет? — каждое слово как удар плетью. Холодные пальцы грозились оставить на ее бледной коже следы.

— Друг.

— Что еще за друг?

— Сергей, я…

— Говори.

— Олег Волков.

Разумовский отпустил ее, отшатнувшись. Резко встал, вполне уверенно держась на ногах, и, шумно выдохнув, подошел к кровати, отбросив с нее подушку и зачем-то приподняв угол продавленного матраса.

— Сергей? — Мария поднялась следом, не понимая, что на него нашло.

Он повернулся к ней спустя несколько секунд. Переставшая дрожать рука протягивала ей маленькую потертую фотографию, сделанную, наверное, несколько лет назад.

Даже несмотря на отсутствие света и затертость бумаги можно было понять, насколько яркие у человека на фото были глаза.

Синие. Холодные как лед. Действительно волчьи.

— Он умер, — на долю секунды девушке показалось, что Сергей вернулся. Но исказившаяся мимика и севший голос, говоривший без малейшей запинки, выдавали Птицу.

— Это ошибка, он выжил, — Мария заметила, как сузились при этих ее словах глаза мужчины. Она его понимала. Ей тоже было бы страшно допустить мысль, что тот, кого ты с такой болью отпустил, сейчас едва ли не стоит за дверью палаты.

— Это правда? — убрав фотокарточку в карман, Сергей подошел к ней ближе, сократив и без того небольшое расстояние. В его глазах засквозила ничем не прикрытая боль.

— Правда.

— И ты настоящая?

— И я настоящая.

Он ухмыльнулся, и что-то в этом мимолетном движении было таким прежним. Как будто бы напоминание о какой-то прошлой жизни. Как будто бы всего этого кошмара с ними не происходило. И как будто бы сейчас они не находились в психиатрической лечебнице, из которой, до кучи, собирались этой же ночью бежать.

Птица коснулся ее шеи кончиками пальцев.

Мысль «а что если Волков придет?» исчезла из ее головы еще до того, как сформулировалась в четкий вопрос. Осталось только невыносимое желание никогда, черт подери, больше не расставаться.

С ним.

Поцелуй и грубая ткань холщовой больничной рубашки под ее ладонями. Пересохшие губы, обычно — с ненавязчивым, но терпким привкусом алкоголя, сейчас были со вкусом одной лишь горькой безысходности. Но тело девушки все равно податливо откликалось на каждое его движение, умирало и заново рождалось от каждого поделенного на двоих вдоха.

— Зачем ты пришла?

— За тобой.

Это все уже когда-то происходило. В другое время, при других обстоятельствах. Они сами тогда были совсем другими. Лучшими версиями самих себя. А сейчас все это кануло в Лету. Сгорело, не осталось даже горстки серого пепла.

— Сереж…

— Ты моя.