И пепел наш смоет Нева (СИ)

— Должны приехать с 15 до 15.30, — не выдержав, она улыбнулась, и искорки в глазах Разумовского сверкнули особенно ярко.

***

На смене гардероба все не закончилось. Мария из обычного, пусть и крайне способного и высокооплачиваемого, программиста превратилась сначала в ассистентку, спустя год — в секретаршу, а спустя два — в правую руку Разумовского.

И если первое время они оба ставили субординацию превыше чувства юмора и жажды общения, то на второй год ее работы в компании они с горем пополам перешли на «ты», оставив, правда, уже больше по привычке, обращения друг к другу исключительно в полной форме.

Толком не зная ничего о своем начальнике, Воронцова первое время мучалась угрызениями совести. Но редкие, как правило, усталые улыбки и нежные благодарные взгляды, которыми Сергей одаривал ее в те моменты, когда она в очередной раз «прикрывала его задницу», подпитывали ее надежды на то, что он все прекрасно знает сам.

Знает, что в тот день, когда она заявилась к нему с каталогом новой одежды, Мария соврала.

Ее совершенно не волновал имидж «Вместе». И родительских чувств к социальной сети она практически не питала.

Она просто-напросто жила ради тех дней, когда ей удастся хотя бы несколько минут поговорить с Разумовским о чем-то не касающемся их работы, когда он, задумавшись, коснется ее руки и наклонится, что-то объясняя или рисуя на листке бумаги, а она будет вникать в это, не в силах оторвать взгляда от его профиля и сходя с ума от парфюма, волнами накатывавшего на нее, когда он смахивал с лица непослушные рыжие пряди.

Она не признавалась, что любит его, даже самой себе.

Она называла это преданностью.

Предана делу. Предана творцу, благодаря которому у нее есть работа, которая позволяет ей ни в чем не нуждаться и финансово помогать оставшимся в другом городе родителям.

Вот только эти самые родители, вкупе со всеми остальными родственниками, были крайне недовольны тем, что в свои двадцать шесть Мария сутками напролет сидела «за своими компьютерами», а в официально свободное от работы время «бегала на побегушках у этого рыжего мажора». Но все эти слова были так далеки от Петербурга и небоскреба на Казначейской, что девушка не придавала репликам близких совершенно никакого значения.

В жизни и работе ее смущало только одно.

Но чтобы разобраться с этим, нужно было время, а таковым ресурсом в необходимом количестве Мария Воронцова не обладала.

Поэтому в тот не по-питерски теплый март все произошло именно так, как произошло.

А началось все утром понедельника, спустя неделю и три дня после того, как о Сергее Разумовском начал говорить не только Петербург, но и вся Россия.

— Мария, — в лабораторию заглянул один из айтишников, — Тебя Лена зовет, говорит, что журналисты уже пятнадцать минут как приехали.

— У Сергея с ними встреча по поводу релиза приложения, я в курсе, — оторвавшись от бумаг, девушка взглянула на обеспокоенное лицо коллеги и медленно поднялась из-за стола, — Его что, нет в здании?

— Лена говорит, он у себя, но на ее звонки он не отвечает, и дверь не открывает, она к нему уже поднималась.

— Сбегай к ней, пожалуйста, передай, что я сейчас к нему поднимусь и все улажу, — накинув на футболку пиджак, Мария взглянула на себя в зеркало и грустно вздохнула, — Пусть отвлечёт как-нибудь журналистов, я сегодня не в том виде, чтобы выходить к ним самостоятельно.

Этот релиз сведет их всех в могилу. Последние несколько дней она в буквальном смысле ночует на работе, и вот к чему это привело — длинные темно-каштановые волосы убраны в неаккуратный, уже успевший растрепаться пучок, меж бровей залегла морщинка, темно-зеленые глаза потускнели то ли из-за нечеловеческой усталости, то ли из-за того, что их не выгодно оттеняли серо-синие синяки от недосыпа. Искусанные от нервов губы, сто лет не видавшие ни помады, ни бальзама, прелести образу тоже не добавляли. Как и одежда, черная футболка, такие же джинсы и белый пиджак — все бы ничего, но в этом же костюме она и спала, поэтому былой лоск он давно потерял.

А теперь еще и какое-то странное нехорошее предчувствие.

— Семьдесят третий этаж, Марго, — она зашла в лифт, громко цокая каблуками по полу из эпоксидной смолы, — И предупреди Сергея обо мне. Скажи, что это срочно.

— Будет сделано, — жизнерадостный голос помощницы как никогда действовал на нервы. И даже пейзаж и виднеющийся вдалеке любимый Исаакиевский собор не добавляли ни радости, ни успокоения.

Она вышла на последнем этаже и обнаружила перед собой открытую дверь.

— Сергей, какого черта происходит? — она начала без обиняков. Доверительность и близость их отношений ей, наверное, подобные выходки позволяли, но обычно она старалась вести себя более сдержанно. Сейчас же моральное и физическое истощение говорили сами за себя.

— Ты читала новости? — Разумовский откликнулся с дивана, на котором лежал со стаканом явно чего-то крепкого в руках.