Свою карету я оставила при въезде. Сообщила привратнику, что иду навестить сестру с мужем, разместившуюся в их постоялом дворе. Привратник оглядел меня подозрительно и спросил номер, я растерялась, и уже собиралась уйти, когда заметила как мужчина и женщина вошли в четвертый номер, так, что набравшись храбрости, назвала этот номер привратнику, он оглядел меня с ног до головы еще подозрительней, но пропустил. Я подошла к четвертому номеру и подняла руку, чтобы постучать, лихорадочно придумывая оправдание, скажу постояльцам, что ошиблась номером, но врать не пришлось, в этот момент во двор гостиницы въехал экипаж и привратник занялся им, а я быстро пошла к десятому номеру. Хорошо помнила фотографию двери с этим номером. На замке нужной мне комнаты оказалась белая полоска бумаги, припечатанная воском. И тут мне, наконец, пришла в голову светлая мысль или вернее главный вопрос: «а как я попаду в номер?» Преодолев столько препятствий, неужто сдамся? Но придумывать что-то особенное не пришлось потому, что прямо ко мне направлялся портье. Высокий худой мужчина в форме, с подобострастным выражением лица, маска, очевидно, приклеившаяся к нему намертво, похожий на большую неуклюжую птицу, выглядел неряшливо. Он шел ко мне, звеня большой связкой ключей.
- Уважаемая пани, кого вы ищите? Позвольте помочь вам.
- Если вы хотите помочь мне, то откройте, будьте любезны эту комнату. Здесь жил мой родственник, он, к сожалению, умер, был убит, вы слышали о том? – придав своему голосу, оттенок печали и жалостливо заглядывая в глаза человеку, спросила я, вынимая при этом из ридикюля бумажник, потому, что только купюра соответствующего качества, могла смягчить каменное сердце русского служаки.
- Слышали. Здесь была полиция и все опечатала, но если пани так нужно, увидеть, где провел последние дни своей жизни ее дорогой родственник, то можно помочь. – Ответил портье, приняв купюру и вопросительно на меня уставившись.
Неискоренимо взяточничество и жадность чиновников на Руси, я, вздохнув, прибавила еще пятьдесят копеек, и он вежливо улыбнувшись, нисколько не смущаясь, сорвал бумажку приклеенную полицией и отпер дверь. Широко открыв ее профессиональным жестом, с полупоклоном, пропустил меня в номер, но не успела я переступить порог, как дверь за мной захлопнулась, и в замке повернулся ключ. Я принялась лихорадочно дергать за ручку и стучать.
- Ах ты, негодяй! Немедленно отопри, слышишь, подлец! – но меня уже не слышали, за дверью прозвучал стук быстро удаляющихся шагов.
Вот это неприятность! Господи, вот проныра, и еще деньги взял, не побрезговал! А я-то дура, каких свет не видывал, как же не догадалась, что так легко двери, опечатанные полицией, не откроют. Но сейчас стонать и плакать было поздно, придется ждать, вечно же меня держать тут не будут. И я принялась не спеша оглядывать комнату.
Номер этот был один из лучших в отеле, большая гостиная-спальня с широкой постелью посреди комнаты, под балдахином, комод, два кресла, небольшой диванчик, и круглый стол около окна, умывальный столик с фарфоровым умывальником, над которым блестел медный кран, значит, в номер была проведена вода. Над умывальным столиком большое зеркало в тяжелой раме, печь выложенная красивым кафелем, элегантное бюро, крышка его была откинута, перо, чернильница, стопка почтовой бумаги, несколько конвертов с вензелем постоялого двора. Рядом с умывальником узкая дверь вела в гардеробную, где на невысоком топчане, мог ночевать слуга. Пол услан толстым ковром, на стенах красовались дешевые репродукции пейзажей известных художников в дорогих рамах. Гардеробная была почти пуста. Тут сиротливо стоял, большой чемодан, изрядно попутешествовавший, с потертыми краями. Крышка его была открыта, в нем в беспорядке валялись разные мужские вещи, я не стала их трогать. На вешалке висело два пальто, одно старое и поношенное, другое новое драповое, с каракулевым воротником, на рукаве еще болталась бирка самого известного в городе магазина готовой одежды. На полке для шляп красовалась новая фетровая шляпа, щегольского вида и блестящий, высокий цилиндр. Да мой родственник, явно собирался вернуться к светской жизни. Больше в гардеробной смотреть было не на что, и я вернулась в номер. Не знаю для чего, ощупала одеяла, и подушки на постели, потом принялась рыться в бюро, черновики писем к тете забрала с собой полиция. Ничего, кроме гостиничных канцелярских принадлежностей в бюро не было. Осмотрела оставшиеся на умывальном столике бритвенные принадлежности, в них, тоже не было ничего интересного. Что же я ожидала увидеть в этом номере? Понятно, что полиция до меня тут славно потрудилась, большинство, интересующих их вещей они забрали. Еще несколько раз, обойдя комнату, я вернулась в гардеробную и присев над чемоданом, принялась, брезгливо рыться в мужском белье. Выбросив все вещи на соседний топчан, оглядела пустой чемодан.