И полный радости мир (СИ)

Клава, вырвавшись из странного, похожего на капкан кафе, оглянулась через плечо, заметив название кафе - на вывеске значилось – «Клевое местечко» и поблизости не наблюдалось никаких свечей, способных гореть в любое ненастье.

«Вот же, блин - суматошно встрепенулась Клава – вчера, оно как-то, по - другому называлось!»

Девушка резко затормозила, увидев свой автомобиль, веселый, ярко красный и, кажется, даже вымытый.

Впрочем, рядом с машиной она еще кое кого приметила.

- «Глюки продолжаются! – обреченно решила Клава, приближаясь к машине на, полусогнутых в коленях, ногах – Я плохо кончу.. Меня отправят в психушку, мама умрет от горя, а Дашку заберет Антон,со своей упырихой!»

Возле машины, на своей крохотной колясочке, шустро сновала давешняя инвалидка.

Колясочка, еще вчера черная от грязи и копоти, ярко блестела на зимнем солнце, радуя глаза веселеньким узором, под хохлому.

Инвалидка, то бишь, – Кирка - кикиморка, прятала седые, сальные лохмы под аккуратный, светлый платочек и улыбалась Клаве всеми своими, аж четырьмя, зубами.

-Долго спишь, девица! – приветствовала старушенция Клаву – Солнышко уже так высоко, что у меня шея болит, его выглядывать. Я тебя тут жду, жду, все бока себе отдавила. Ну что, уговор помнишь? В город свезешь, али как?

- Свезу! – Клава с ужасом заметила, как куча мусора у высокого сугроба, вдруг приподнялась, встряхнулась и бодро затрусила прочь, на четырех мохнатых лапах.

Огромный пес, дикая помесь кавказской овчарки с медведем, лениво гавкнул на наглых голубей, снующих у порога, и мирно завалился спать тут же, под самой дверью, ничуть не озаботясь удобствами посетителей кафе.

- Дохляка это! – миролюбиво пояснила Кирка-кикиморка, она самая, кто же еще? – Она тебя вчорась из сугроба вытащила, не дала сгинуть твоему юному организму, увясть в цвете лет..

-Почему, Дохляка? – трясущимися руками девушка достала ключи от автомобиля из заднего кармана модных джинсов – такая громадина! Прямо - мамонт!

-Матрена, её куршивым щеночком нашла. – охотно пояснила, любящая поболтать бабка – Откормила, отмыла, все боялась, что сдохнет. Все же, тварь божья, безвинная, жалко. Вот и выросла – жлоб-жлобом, жрать горазда, да на матрасе валяться, блох кормить.

-Вы, бабушка Кира, в машину как – сами влезете, или, позвать, кого на помощь? – поинтересовалась Клава, нервно вздрагивая и косясь глазами на мирно спящую Дохляку. Вдруг, как оголодает, тварь божия, безвинная, как бросится, как кинется, и полетят клочки по закоулочкам.

-Это ты, девка, сказок дурных начиталась! – беззлобно усмехнулась бабка – Тоже мне, внученька отыскалась. Кабы не Матрена, кабы не года мои немалые, да не кровопийцы, что рощу мою извели.. Эх, девка, сил было - не меряно, да куда делись? Ты, смотри, Жар-птицу за хвост держи крепко, да на одно перо не польстись, греби всю, целиком, тогда счастлива будешь!

Бабка, ловко отталкиваясь деревянными дощечками от дороги, покрытой снегом, обогнула машину, что-то шепнула себе под нос и все четыре двери автомобиля разом распахнулись.

Клава растерянно взглянула на ключи в своих руках и, не сказав ни слова, села за руль.

«Глюки! – окончательно поставила диагноз Клава – Самые, что ни на есть – глюки!»

Рядом мерзко хихикнула противная старушонка.

До Кременецка домчались минут за тридцать, и Клава с облегчением вздохнула, заметив хорошо знакомые, грязные окраины родного города.

Бабка не капризничала, вела себя очень аккуратно, даже пристегнулась ремнем безопасности, дабы не злить бдительных гаишников, не ерзала, не болтала под руку, а лишь попросила остановить у «Пирамиды», с которой у самой Клавы были связаны не очень приятные воспоминания.

Клава, было, насторожилась, а потом махнула рукой – все равно психушки не миновать, а бабка – что бабка? такой же глюк, как и все остальные.

Бабулька ловко выскочила из машины, послала Клаве воздушный поцелуй, смешно чмокнув губами и шустро покатилась по заснеженной тропинке, ведущей прямо в старый, городской парк – одну из достопримечательностей провинциального Кременецка.

На этот парк давно махнули руками городские власти – у администрации не было денег ни на реконструкцию, ни на благоустройство.

Сначала разобрали и растащили на металлолом качели-карусели, затем развалили тир и крошечное кафе, обритые наголо молодчики-скинхеды, изуродовали памятник пионеру и пионерке, разбив гипсовые фигурки в мелкое крошево, поломали лавочки и беседки.

Молодая поросль, трава и кустарник оплели высокие деревья, перегородили дорожки и тропинки и парк превратился в место дикое и пугающее.

Конечно, сюда еще ходили на «маевки», отдыхать и жарить шашлыки, но ходили большими компаниями, а не поодиночке.

А ведь Клава еще помнила то золотое время, когда работали, те самые, порушенные качели, когда весело играла музыка и у памятника гипсовой пионерки, с дурацким горном в руках, добродушная, улыбчивая женщина в опрятном переднике, продавала сладкую вату.