И равнодушно смотрят небеса...

чем-нибудь, зеленку или мазь какую принесла из дому, а от этого всего до просьбы

передать близким письмо — всего один шаг. Там, конечно, заплатят (сумму указывают в

письме) и обычно неплохо. Мужиков-контролеров так просто не возьмешь, но и их

«приговаривают». И «ноги» идут, несут важное послание из тюрьмы на свободу, часто

помогающее на суде повернуть дело в нужную сторону…

13. Хозобслуга

Третий корпус Харьковского СИЗО, так называемая «рабочка», являлся местом отбывания

наказания преступников, осужденных к небольшим срокам. В тюремную «рабочку»

можно было попасть по личному желанию или поддавшись на уговоры местной

администрации. О жизни в «рабочке» я знаю исключительно с чужих слов, от тех, кто

действительно отбывал свой срок не в зоне, а в СИЗО.

Основная масса работающих в хозобслуге — это те, кто по тем или иным причинам не

желает или боится попасть в зону. Говорили, что на «рабочку» могут попасть только те, кто отбывает свой первый срок, но я достоверно знаю, что там оставляют и ранее

неоднократно судимых. Все дело в том, что этот осужденный из себя представляет. С

одной стороны, он может быть классным специалистом в какой-то области, необходимым

в данный момент руководству тюрьмы, а с другой, о нем могут походатайствовать со

свободы, в подавляющем большинстве случаев заплатив взятку. Когда я попал после суда в

«осужденку», меня тоже вызывал заместитель начальника тюрьмы по хозяйственной

деятельности и «укатывал» идти к нему на «рабочку» художником. К тому времени я уже

знал, что меня ждет такое же место в УИН-18, рядом с СИЗО, там гораздо проще сидеть

свой срок, поэтому я категорически отказался, несмотря на обещанные «золотые горы» —

скорое условно-досрочное освобождение, свою «шуршу» (мастерскую) и приличное

питание.

Хозяйственное обслуживание такой крупной инфраструктуры, как следственный изолятор,

требовало и соответствующего количества рабочих рук, выполняющих разного рода

«черную» работу, — от ассенизаторов и электриков до поваров и уборщиков («шнырей»).

Многие были заняты на строительстве как внутри СИЗО, так и в «расконвойке» (на выезде

с одним-двумя охранниками) на объектах в городе. Сюда же можно отнести и работы по

строительству дач начальства, выполняемые заключенными из хозобслуги, работу в

действующей на территории СИЗО станции обслуживания автомобилей, в разного рода

мастерских ширпотреба — от «ювелирки» до «художки». На четвертом корпусе —

«больничке» — в качестве санитаров и фельдшеров тоже работали зэки, имеющие

медицинское образование. Там даже был свой стоматологический кабинет, понятно, не для

подследственных. Но о «больничке» чуть позже.

В тюрьме «рабочку» недолюбливали и призирали. Среди заключенных считалось, что

половина работающих в хозобслуге — «обиженные» (это было действительно так), а

другая половина осталась «на тюрьме» из страха попасть в зону. Заключенные из

хозобслуге жили фактически в зоновских условиях — в небольших, по 20-30 человек,

бараках, расположенных на третьем корпусе, и пользовались правом перемещения по

тюрьме (на «тройники» нужен был специальный доступ), свободного посещения бани и

другими прелестями «вольной» жизни в зоне. По большому счету, отсидка в СИЗО во

многом напоминала зону, но имела и свои минусы. Во-первых, любая серьезная бочина со

стороны зэка могла закончиться выдворением его в зону для дальнейшего отбытия срока

наказания, где к прибывшим с тюремной «рабочки» относились крайне негативно. Во-

вторых, условно-досрочно с «рабочки» освобождались единицы. В-третьих, несмотря на

относительно малое количество требуемых для хозяйственных нужд заключенных,

обстановка на «рабочке» больше походила на беспредел — слишком много народу там

пользовалось покровительством начальства. А безнаказанность, как известно, расслабляет, и человек начинает вести себя отвратительно. На «рабочке» не редки были поножовщина

среди заключенных, жестокие избиения, употребление алкоголя и наркотиков. Начальство

это вяло пресекало, но слухи о жутких издевательствах зэков друг над другом доходили

даже до нас. В общем, нормальному человеку там делать нечего!

Из «рабочки» в основном мы общались с баландерами, «парашютистами» (ассенизаторы,

которые приходят по вызову для пробивания вантозом — «парашютом» — забившейся

параши) и редко — с банщиками, шнырями с передач, электриками, если что-то случалось

со светом. Иногда к нам на тройники забрасывали в качестве наказания «спалившегося»

на чем-то зэка с «рабочки». Мы их никогда не трогали, но на первом корпусе в общей хате

с него могли строго «спросить», избить и заставить «выломиться». Эта нелюбовь, кроме

того, что практически вся хозобслуга работала на «оперетту», была обусловлена еще

одним нюансом их жизни: все, кто остался в «рабочке», наживались за счет

подследственных. Попроси баландера ксиву передать — он обязательно потребует плату;

шныри, разносящие передачи, практически всегда что-то воровали для себя из вашей

передачи, а в особо наглых случаях могли не донести чего-то по списку, поменять

качественный чай на вываренные и высушенные на плите «нифеля», отрезать себе кусок