И сердце пополам

И зря, получается, терпел. Зря с собой боролся. Потому что все десять дней, с того момента, как они расстались в её подъезде, он неотвязно думал о ней. Не хотел, всячески пытался переключиться на что угодно, но всё равно думал, вспоминал. И от этого в груди пекло. Это было странное чувство, ни на что не похожее. Какая-то смесь волнения, даже тревоги, нежности, злости, тоски.

Хотелось выкинуть эту Сашу из головы и, в то же время, хотелось увидеть её. То и дело приходила на ум непрошенная мысль: где она сейчас? Чем занята?

На портрет Тошина, который тот пристроил у себя над письменным столом, не мог смотреть без глухого раздражения. Почему-то становилось неприятно, хотя понимал, что портрет получился преотличный. Один раз даже не выдержал, высказал Тошину: «Она тебе польстила».

Но хуже всего было, когда она позвонила ему. Еле удержался, чтобы не ответить. Потом, чтобы больше такого соблазна не возникало, закинул её номер в чёрный список. И если до этого, до её звонков, он просто маялся, не находя покоя, то затем стало совсем невмоготу. Напился вон даже накануне на пару с Тошиным. Тоже зря, кстати. Потому что спьяну потянуло к ней ещё сильнее. Хорошо, Тошин припрятал куда-то телефон, а то бы он точно сорвался, позвонил среди ночи. Они даже поругались из-за этого, утром извиняться пришлось, потому что прав был Тёма: позвонить ей среди ночи после девяти дней молчания и нечленораздельно что-нибудь промычать — это идиотизм.

А главное, вот что удивительно: чем она вообще его зацепила? Ну что в ней такого? Ну да, хорошенькая, милая, хрупкая. Это как-то его сразу тронуло. С такой даже мат ввернуть — язык не поворачивается.

Но когда и как это простое «тронуло» переросло в тягостное мучительное состояние, которому и название-то подобрать сложно? Глеб терялся с определением и во что переросло — не понимал толком. Просто плохо, просто хочется увидеть, услышать, коснуться. Ну хотя бы увидеть. Или его так скрутило, потому что именно с ней нельзя? Запретный плод сладок и всё такое?

Ведь он отчётливо понимал — не стоит им видеться, потому что так всё сложилось, что ничего хорошего уже не выйдет. То, что нужно ей — он дать не может.

И если сейчас ещё можно как-то прекратить всё без особых потерь, то потом это будет во сто крат больнее. Причём, наверное, для обоих. Это он пытливому Тошину говорил до вчерашней попойки, что почти забыл Сашу, нисколько не увлёкся, не скучает и так далее, а мрачный — потому что с универом труба. Но себе-то уж можно не врать.

И тем не менее он бы справился. Да наверняка справился. Если бы она не заявилась…

Однако вот такого поворота он никак не предполагал. И что теперь делать — понятия не имел. Потому как и без того было непросто, а теперь вообще всё запуталось. Но что странно — никакого сожаления Глеб не испытывал. Наоборот, даже — настроение поднялось, впервые за последние дни. Единственное, что мешало полностью расслабиться — это Фурцева-старшая. Сейчас ему уже вовсе не казалось любопытным увидеть, как вытянется её лицо, когда она про них узнает.

Глеб скосил глаза на Сашу — та действительно спала, пригрелась у него на груди. Розовые губы чуть приоткрыты. Тонкие веки подрагивали, как будто ей снилось что-то беспокойное. Он обнял её крепче, поцеловал в макушку. Её близость будоражила неимоверно, даже мысли о её матери не подавляли желание. И что теперь делать с этим желанием? И вообще что теперь делать? Может, и впрямь наплевать на всё и просто быть с ней? Глеб и не заметил, как сам задремал. А проснулись оба уже довольно поздно.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Он предложил ей сходить в душ.

— Вместе? — округлила Саша глаза, натягивая одеяло к самому подбородку.

— Не. Вместе не получится. Душ у нас, увы, раздельный.

— Но я… Я и… — залепетала Саша.

Глеб порылся в шкафу, кинул ей чистое полотенце и свою футболку.

— На тебе она вполне за платье сойдёт.

Когда шли из душевой обратно, в его комнату, столкнулись в коридоре с Милой. Та буквально впилась в Сашу взглядом, потом буркнула «привет». Глеб поморщился — ведь и часа не пройдёт, как про них с Сашей будет знать каждая собака. А с другой стороны — не плевать ли?

Он обнял её за плечи. Пусть видят.

— Ты есть хочешь? — спросил он Сашу, когда вернулись в комнату.

— А сколько сейчас времени?

— Десять почти.

Саша подскочила со стула.

— Как? Это я так долго спала? Наверное, потому что почти не спала эти дни.

«Какое совпадение», — хмыкнул про себя Глеб.

— Мне надо срочно домой! — разволновалась она. — Меня же мама потеряла! Поди уже все больницы обзвонила. А я, как назло, телефон дома оставила. Отвернись, пожалуйста. Я переоденусь.

Глеб послушно встал, отошёл к окну, отвернулся. А сам представил, как она стягивает его футболку, как суетится в поисках одежды, и тотчас его охватило волнение. А ещё вдруг осознал — ему не хочется, чтобы она сейчас уходила.

— Серьёзно? Да ещё и десяти ведь нет. Детское время.

— Ты маму мою не знаешь.

К сожалению, знаю, подумал Глеб, но вслух предложил: