И сердце пополам

— Артём, ну ты что-то уж совсем не то говоришь, — раздражённо поморщилась Саша. — Давай будем считать, что ты перебрал и ничего я не слышала.

— Не, я не спорю, возможно, теперь ты ему и нравишься, — не обращая внимания на её слова, продолжил Артём. — Вон как он бесился, когда мы с тобой тогда общались. Но и то он не ревновал, а просто я ему мешал. Он сам так сказал. И тебя он не любит — не строй иллюзий зря, чтобы потом не было мучительно больно. У него таких, как ты, было воз и тележка.

— Ты извини, Артём, но это гадко, — негодуя, оборвала его Саша, поднимаясь из-за стола. — Гадко и подло! Я не буду передавать твои слова Глебу, спишу на то, что ты пьян. Но ты больше, пожалуйста, ко мне не подходи. И не лезь в наши отношения.

— Да ты ничего не понимаешь, Саша! — следом поднялся и он. — Нет никаких у вас отношений. Это всё постановка. Глебу просто нужен экзамен, чтобы в армию не отправили. Вот и всё. Как только твоя мать поставит ему экзамен, ты ему больше будешь не нужна. А мне нужна. Очень нужна. Я тебя реально люблю.

— Ты бредишь, отпусти меня, — Саша резко вырвала руку, оттолкнула Тошина и устремилась к выходу.

— Глупая! Он же обманывает тебя. Всегда обманывал. Ты думаешь, он по ошибке тебе пиццу привёз? Ты думаешь, ты тогда оператору звонила? Ты мне звонила. Мне!

Саша взялась за ручку двери, но приостановилась. Сердце болезненно сжалось и пропустило удар. Она медленно обернулась.

— Что?

— Ты мне тогда звонила. Мы так с Глебом договорились, что он привезёт тебе пиццу, как будто по ошибке, а бланк заказа он отпечатал сам. И телефон туда вбил мой.

— Ты врёшь. Ты же звонил мне, когда я… с ногой…

— Дуал-сим, — развёл руками Тошин. — Да сама подумай, откуда бы я мог знать про это? Или про то, как вы с Глебом в сквере потом гуляли, когда он тебя возле училища, на остановке, подкараулил?

Саша достала сотовый, нашла в списке контактов номер пиццерии и набрала. Телефон Тошина ожил, завибрировал у него в кармане.

— Смотри, — он показал ей дисплей, на котором высветилось её имя.

Саша смотрела и не верила. Казалось, будто её ударили в солнечное сплетение, выломали рёбра, исполосовали бритвой внутренности, и каждый вдох давался с трудом и невыносимой болью.

— Ну если честно, я тоже поступил как сволочь, конечно. Это ж я его надоумил замутить с тобой. Когда Анна Борисовна полезла в бутылку из-за экзамена. Мы даже в училище приезжали, я ему тебя показал. Ну чтоб он знал… Он сперва не хотел. Ты ему сначала вообще не понравилась. Да. Так и сказал, что даже ради экзамена он с тобой не хочет мутить. Чучелом, помню, назвал…



У Саши вырвался непроизвольный полустон.

— Не, сначала только! Потом он сам признал, что ты не чучело. Да, моя вина, что я ему подкинул эту мысль, но я же не знал, какая ты. Да я вообще ни о чём не думал тогда. Это было просто по пьяни, тупо всё так вышло. Ты не представляешь, как я раскаялся. Я каждый день об этом жалею. Прости меня. Я не думал, что он продолжит всё это. Он вроде говорил, что жалко тебя, но потом всё равно…

В глазах у неё потемнело. Голова пошла кругом так, что пришлось привалиться к откосу двери. Опять накатила тошнота.

— Тебе плохо? — встревожился Тошин. — Что сделать? Скажи! Воды? Или что?

Саша опустилась на табуретку.

— Ты такая белая, аж страшно, — бубнил он еле различимо сквозь грохот сердцебиения. Сунул ей стакан с водой. Саша на автомате сделала несколько глотков.

Тошин ещё что-то говорил, просил, каялся — она его больше не слушала и не слышала. Голову разрывали мысли, фрагменты, отдельные частицы, которые раньше она, слепая, не замечала, а теперь всё это складывалось в единую картину. Чучело — так назвали её девушки на дне рождения Артёма. И назвали с подачи Глеба. Алина Какоурова цепляла её до их знакомства… И видела Глеба в училище с другом… "Случайная" подстроенная встреча… Глебу стало её жалко, видать, тогда, когда он не объявлялся десять дней. И она сама к нему пришла. Пришла и отдалась…

Господи, как же глупа и слепа она была!

Её колотило от рыданий, но слёз почему-то не было. Была боль, острая, раздирающая, был стыд, жгучий и едкий, но… ни слезинки.

В руке снова оказался стакан. Но её так трясло, что всё выплёскивалось. Тогда Тошин забрал стакан, сам поднёс к её лицу.

— Выпей, Саша. Выпей, правда, полегчает, — услышала она будто издалека.

Бездумно сделала большой глоток, по инерции ещё один и горло опалило. Она закашлялась. Из глаз брызнули слёзы.

— Ч-что это?

— Водка.

Сашу передёрнуло. Он суетился, тормошил её, что-то предлагал. Саша чувствовала, как голова тяжелела, но легче не становилось ничуть. Правда вот дрожь, действительно, почти стихла.

Когда Глеб позвонил, она не ответила. Не смогла. Телефон надрывался, а она сидела, закрыв глаза. Пыталась совладать хотя бы с дыханием.

Прилетела эсэмэска. На экране всплыло: «Я дома. Ты где?».

— Давай я с ним поговорю, — предложил Тошин. — Всё ему скажу.

Саша разомкнула веки, взглянула на него в упор. Перед глазами до сих пор всё плыло, а в голове гудело, но она нашла в себе силы, чтобы встать, оттолкнуть его руки, взять телефон со стола.