И снова декабрь (СИ)

   А языки пламени продолжали и продолжали свою безумную пляску... С трудом отведя глаза от того, что когда-то было ее домом, Ната в какой-то момент обнаружила, что матери нет рядом. Она с испугом начала вглядываться в толпу наблюдающих за пожаром соседей и вздохнула с облегчением, когда увидела ее там. Старушку успокаивали бывшие подруги, а она, не слушая их, все смотрела и смотрела на рыжее беснующееся пламя.

   В следующую минуту Ната увидела мать совсем рядом с дверью. Огонь, по-видимому, ее не испугал, и она смело шагнула за порог, туда, где остался старательно собранный в дорогу чемодан. Все произошло очень быстро, никто такого не ожидал, поэтому даже и не пытался ее задержать.

   Ната, отталкивая людей, стоящих на ее пути, с криком бросилась вслед, но чьи-то крепкие руки не позволили ей этого сделать. Мать скрылась в огне, а она, потеряв сознание, повисла на руках удерживающих ее соседей.

   ***

   Сергей вошел в дом. Дети уже давно спали, только на кухне горел свет: жена никогда не ложилась, если его не было дома. Он сел у окна и посмотрел на ту, с которой прожил ни один год. Она что-то шила, поэтому лишь коротко взглянула на мужа и продолжила свою работу.

   - Ухожу, - решительно сказал он, - совсем ухожу. Возьму только кое-какие вещи. От детей не отказываюсь, деньги буду приносить. Не веришь слову - подай на алименты.

   - К ней? - спросила жена, по-прежнему не отрываясь от работы.

   - К ней, - охотно подтвердил Сергей. - Давно было пора.

   - Не пущу.

   Голос жены был обманчиво спокоен, но Сергей-то знал, что это не значит ничего: без слез, истерик, битья посуды и угроз она обойтись не сможет. Но страшило его не это. Жена воспитывалась в детском доме, поэтому главным желанием для нее было обретение дома, мужа, детей, а то, что она считала своим, никому и ни при каких условиях отдавать не собиралась. Никогда! И Сергей знал, что переход от слов к реальным боевым действиям будет быстрым. А о том, что она может предпринять, он боялся и думать. В памяти еще жива была история их женитьбы.

   Сергей нашел в коридоре свой старый рюкзак, покидал в него кое-какие вещи и направился к двери. Все это время жена молча ходила за ним следом, и это выводило его из себя. Он был зол, чувствовал себя усталым и все еще не совсем трезвым, поэтому с удовольствием бы посидел на диване или даже прилег на минутку, но мысль о том, что Ната ждет, что сегодня для них начнется новая счастливая жизнь, не позволяла этого сделать.

   Сергей толкнул дверь, предвкушая, как холодный воздух остудит его тяжелую голову, но она оказалась закрытой. Он и не заметил, когда жена это сделала.

   - Дай ключ, - обратился он к ней. - Где этот чертов ключ?

  Она все так же молча смотрела на него и улыбалась. Спокойно и чуть насмешливо, будто говорила: " Делай, что хочешь, но будет так, как хочу я". Это было то, что он ненавидел в ней больше всего: уверенность в безграничной власти над тем, кого она уже один раз научила послушанию. Воспоминание о пережитом унижении привело Сергея в ярость.

   Он понимал, что не стоило бы этого делать, но сдержаться уже не смог и ударил ее ладонью по лицу. Ударил хлестко, не жалея, чтобы стереть, наконец, эту мерзкую самодовольную ухмылку. Женщина, казалось, только этого и ждала, потому что тут же закричала тонким пронзительным голосом, запричитала так, словно ее убивают.

   Сергей, пытаясь сломать замок, бился в закрытую дверь, пока его не остановил громкий детский плач. Он обернулся. Двое сыновей стояли на пороге комнаты, испуганные детские лица были мокрыми от слез.

   - Замолчи, наконец! - крикнул он жене. - И угомони детей!

   - Это твои дети, - голос жены был опять спокоен, словно и не она истошно кричала минуту назад. - Успокой их сам. У меня еще дела.

   Она ушла на кухню, а Сергей был совершенно уверен, что на ее лице цвела все та же мерзкая ухмылка. Делать ничего не оставалось: он молча сгреб в охапку мальчишек и унес их в комнату. На диване втроем было тесновато, но дети так доверчиво прижимались к отцу с двух сторон, что это казалось сущей ерундой. Сергей и не заметил, как уснул.

   Осенью светает поздно, потому что даже в предутренние часы ночная тьма не торопится уползать на отдых в свое логово. Ночь - время ее торжества, торжества мрака над светом. И ей жаль, что оно не продлится вечно: выпадет снег, и все вокруг изменится до неузнаваемости. А пока власть была в ее руках.

   По улице торопливо шла женщина. И хотя дорога была еще пустынной, она старательно огибала места, скудно освещенные желтым светом фонарей. Женщина устала, потому что вес полной канистры явно не был рассчитан на женские силы. Калитка нужного дома оказалась открытой, и она, никого не опасаясь, проскользнула в темноту двора. Она знала, что хозяйский пес уже давно никого не встречал заливистым лаем: он был стар и жил в доме. Женщина открыла канистру.