И солнце не зайдёт (СИ)

   В письме домой Елена рассказала, что близко подобраться к Хуане ей не удалось. О том, что причиной этому - внушительное расстояние между двумя городами, девушка умолчала.

   Она отправила это письмо, как и прежнее, ночью, с совой, и наутро на туалетном столике перед постелью уже лежал ответ. Ульрика убеждала дочь не отчаиваться и советовала вспомнить, что существуют способы остаться незамеченной, как то: изменить облик, например с человеческого на звериный или птичий, или вовсе сделаться невидимой. И благодарила за виды испанской столицы, нарисованные серебряным карандашом.

   Матушка всегда была такой уверенной в себе, исполненной спокойствия и достоинства, что Елена завидовала белой завистью, тихонько сидя у подножья этой недоступной вершины. Ульрике было пятьдесят три года, и она до сих пор являла собой образец красоты. Она умывалась то молоком, то росой и знала сотню разных трав, чтобы поправить цвет лица после бессонной ночи, а пудру и румяна не жаловала. Она в них, собственно, и не нуждалась. Елена иногда пыталась представить, как будет выглядеть в её возрасте, но видела лишь старуху с крючковатым носом. Матушка утешала её, что расцвет будет поздним, но цветение - долгим. Елена не показывала, что верит, хотя втайне ей это льстило.

   Сейчас Елена сидела перед зеркалом и тщательно укладывала косы. Волосами она гордилась и всегда уделяла им много внимания, чтобы привлечь внимание чужое. В детстве она любила распускать волосы, но герцогиня посоветовала дочери поучиться у итальянок, сплетавших свои медные кудри в сложнейшие силки для рыцарских сердец. Разница в том, хитро улыбалась Ульрика, что итальянки часами сидят на солнце, облившись ослиной мочой, чтоб мало-мальски высветлить шевелюру, а у Елены от природы чудесный цвет.

   И вот младшая герцогиня по очереди берёт со стола гребни, заколки и вплетает в пряди жемчужины. Две горничные лишь подают ей то, до чего она не дотягивается.

   Третья горничная читает вслух одну из книг, что сиротливо приютились на углу стола, теснимые многочисленными орудиями красоты. Елена скупила все последние поэтические сборники, чтобы блеснуть познаниями в испанской изящной словесности. Как вы уже знаете из предыдущей главы, сеньоры, Елена была грамотна. Просто её глаза были заняты зеркалом.

   Она также поупражнялась в игре на лютне, послушала глашатая на площади, чтобы знать новости, и долго выбирала между зелёным и красным нарядом, и наконец сочетала зелёное платье и красные рукава.

   Хоаким явился за ней, разряженный в пух и прах. К боннету гранатовой брошью были приколоты пышные перья - Елена таких не видала прежде. Камзол был оторочен бархатом, короткий жакет распахнут, чтобы похвастать узорной подкладкой и новым поясом, на ногах красовались вязаные чулки - зелёный и красный.

   Поулыбавшись совпадению цветов, Елена, в сопровождении двух фрейлин, и Хоаким отправились пешком на улочку, где слышно море, к вилле с раскрашенной лепниной и внутренним двором.

   Украшенная лакированной решёткой дверь приветливо скрипнула и впустила Елену на поле битвы меж Западом и Востоком. Впрочем, армии давно уже побратались, и турецкая софа мирно соседствовала с дубовым комодом, а итальянские шпалеры с кружевными мавританскими ниши.

   Хоаким усадил гостью с фрейлинами на софу и, пока они пребывали в восторге, спросил слугу о сестре. Едва услыхав, что она у себя, граф крикнул на весь дом: "Менита! Иди познакомься с моей невестой!" - и, пока гостьи пребывали в изумлении, сам отправился за сестрой.

   Менита, то есть Химена - как Елена запомнила, предстала перед ней, скрытая под чёрными кружевами, и скромно заняла уголок второй софы, едва облокотившись на подушку.

   "Вдруг у ней траур, и я невовремя? - подумала наша героиня. - Но Хоаким же не в трауре".

   Когда брат оставил девушек под предлогом распорядиться на кухне, Химена разрешила все сомнения. Она извинилась и объяснила, что всегда так ходит, потому что её смуглая от природы кожа изуродована белыми пятнами. В доказательство она обнажила кисти рук (она носила ещё и перчатки - Елена, к своему стыду, только сейчас заметила). На правой руке все пальцы, кроме большого, были белыми, на левой - обесцвечены мизинец и ребро ладони.

   - На лице, конечно, не так сильно, но я всё равно очень стыжусь, - разоткровенничалась Химена.

   - Вообще-то, и я не красавица, - возразила Елена, заподозрив, что хозяйка склонна преувеличивать. - Вы меня очень обяжете, если откроете лицо: сложно беседовать с человеком, не видя его настроения.

   Химена не возмутилась, но лишь немного помедлила. Она откинула край вуали на затылок, и Елена увидела хорошенькую берберку, такую же смуглую, как её брат, только на виске из-под волос предательски выглядывал белый полукруг.

   - Есть ещё на груди и спине, и на правой ноге, - Химена смутилась под пристальным взглядом, - но здесь я не волнуюсь: одежда всё скрывает.

   - А это пятнышко легко скроют волосы, - вынесла вердикт Елена. - Вы могли бы зачесать их на уши или свернуть "барашками" косы...