И солнце взойдет. Она

– Да дьявол… дьявол! Ты издеваешься надо мной? – Что-то с грохотом полетело в металлическую раковину, и Рене испуганно распахнула глаза. – Считаешь, я тупой или слепой?

– Нет…

– Тогда почему смеешь меня обманывать?!

Энтони машинально запустил руку в волосы, отчего хирургический колпак свалился на пол. Рене смотрела на побледневшие губы, а те разомкнулись и чётко произнесли:

– Три операции – три ошибки. Как и вчера, два дня назад и в начале недели. По всем правилам я должен тебя отстранить и поставить под вопрос пребывание в резидентуре. Понимаешь? Ты стала недопустимо рассеянна…

– Я понимаю. И мне жаль, что я не оправдываю твоих надежд, – едва слышно произнесла Рене, а сама чуть не разревелась от отчаяния. Энтони был вправе выгнать прочь, но вместо этого последовала тишина, а потом её почти не снесло волной раздражения.

– Надежды? Господи, что ты несёшь! – Он подлетел и неожиданно задрал Рене голову, ухватив за маленький подбородок. И их взгляды наконец встретились. – Просто скажи это, давай. Я знаю, что вертится у тебя на языке последние несколько минут. Так не трусь и признайся.

Рене дёрнулась, чтобы освободиться от хватки, открыла рот, закрыла, а потом словно сдалась. Чуть сгорбившись, она отступила и отвернулась.

– Я не могу больше так работать. Не хочу…

– И?

– И ничего.

Повисла пауза. Рене знала, что Тони её не понимал, но от разъярённого взгляда, которым он сверлил спину, к горлу подкатила тошнота.

– Хорошо. Вернёмся к началу. «Так» это как? Речь про больницу, отделение или меня?

Рене не ответила, и Ланг истолковал это по-своему.

– Восхитительно, – процедил он. – И скольких людей ты хотела угробить, прежде чем разобралась бы? Я понимаю, конечно, что твоей воздушной натуре периодически нужны всякие драмы или трагедии. Надо же как-то поддерживать эмоции, заполнять свободное время или пустую голову. Ну так пойди и поплачься кому-нибудь, обсуди с подружкой Фюрста мою ублюдочность или ещё что-нибудь, но избавь меня от своих глупостей. А когда закончишь, позвони. Я заберу тебя домой. И постарайся, чтобы к завтрашнему перелёту в Торонто эта дурь исчезла из твоей головы.

Тони поджал губы, бросил последний взгляд в окошко операционной, а в следующий момент просто развернулся и направился прочь из помывочной. А Рене почувствовала, как зашаталась под ногами вера в этого человека. Она задрожала, пошла трещинами, и вдруг стало понятно, что Тони, кажется, наплевать. На неё.

– Мне снятся кошмары, – неожиданно для самой себя проговорила Рене. Сказала и зажмурилась, когда удалявшиеся шаги вдруг затихли. Наступила тишина, что длилась невыносимо долго, а потом Энтони ровно сказал:

– Я знаю. Уже неделю.

– Это не абстрактные ужасы. Всегда один и тот же сон.

Прошептала Рене, а перед глазами уже стояли зелёные стены чужой операционной и бледно-серое тело. Мёртвое тело.

– Я иду по коридору и не могу открыть глаза. Повсюду царит полумрак, но я не знаю этого места, никогда прежде не видела. Проход очень длинный, а я всё иду и иду, пока пятая с конца дверь не открывается. Всегда сама. Всегда одна и та же. Я знаю, что мне нечего больше делать в той комнате. Это чувство появляется каждый раз – бессмысленность. Но я всё равно захожу и вижу…

Рене запнулась и прикусила язык, когда вновь почувствовала сладковатый запах мёртвого человека. Но тут неожиданно близко прозвучал требовательный голос.

– Что именно? – Энтони подождал, прежде чем встряхнул за плечи. – Просто скажи уже! Рене!

Её пальцы сами вцепились в пахнувший мятой хирургический халат и нарисовали на теле Тони линию от горла до точки чуть ниже пупка.

– Вот здесь. – Она торопливо сглотнула. – Прямой секционный разрез. Уже заветревшийся, с плотно вцепившимися в кожу нитями. Такой аккуратный, совсем не в духе обычного патологоанатомического шва…

– Ещё бы, – вдруг тихо перебил Тони. – Ведь ты никогда не позволишь себе схалтурить. Верно?

Рене отчаянно закивала и было облегчённо вздохнула, но затем воздух между ними незаметно изменился. В противовес настойчивой мысли закрыть глаза, расслабиться и позволить увести себя прочь из помывочной, тело напряглось, а потом вздрогнуло, стоило Энтони обнять по-прежнему сутулые плечи и ужасно легкомысленно, почти издевательски насмешливо проговорить:

– Что же, следует радоваться, раз после вскрытия ты гарантируешь мне приличненький вид.

– Прекрати! Это не повод для шуток, – напряжённо проговорила Рене, а в ответ услышала новый смешок.

– Отчего же? На мой взгляд, даже забавно…

– Только вот мне, когда я вижу тебя в каждом попавшем ко мне пациенте, отчего-то не весело, – отрезала Рене. Она всё ещё не верила в то, что слышала. – Я устала. Я больше так не могу. Может стоит сделать перерыв, сменить…

– Хватит.

Раздался тяжёлый вздох, и Энтони поцеловал прохладный лоб. Рене же впервые захотелось шарахнуться прочь, сбросить обнимавшие руки и закричать во всё горло, чтобы он наконец-то дослушал. Но Тони, увы, не хотел.