И создал из ребра я новый мир

— Мы должны производить наилучшее впечатление, — сказала Эмма. — Теперь я предлагаю всем прорепетировать этот гимн перед отправлением.

— О, я уверен, что все мы тут знаем…

— Я сама поведу вас туда. Вы не возражаете, если я взойду на трибуну, преподобный Шеннон?

— Нет-нет…

Она развернулась на каблуках и распростерла свои большие дряблые руки над остальными пришедшими — этакий пухлый женственный Моисей перед малой группой пилигримов. Она собрала их вместе и всецело завладела вниманием. Касательно себя преподобный вспомнил поговорку, к которой частенько прибегал двоюродный дедушка во времена, когда сам Джимми Шеннон был маленьким: у него большая шляпа, но нет скота[13]. У Эммы Хатчинс сейчас было и то и другое. Шляпа досталась ему, а вот скота, может статься, никогда не было.

В Литчфилде ему досталась роль того самого щеголеватого ковбоя-бессребреника, и только.

Глава 9

— Убери эту чертову штуку, — сказала Джорджия.

Джоджо посмотрел на револьвер в своей руке так, будто эти слова произнес он, а не она.

— Судя по тому, как ты налегаешь на джин, не ровен час, выстрелишь из него и самому себе мудя отстрелишь.

— Мне от них что так, что так проку мало, — бросил он.

Он уже вынул из барабана каждый патрон, придирчиво осмотрел и заправил обратно — один за другим. Теперь повторял процедуру заново, как священный ритуал.

— Ты играешь с этой штукой уже двадцать минут. Будто по клятой ромашке гадаешь на «любит — не любит».

— Да я понимаю.

Он вставил последний патрон, повернул патронник и со щелчком закрыл револьвер. За этим последовали лихой глоток джина из графина на столе и облегчённый вздох.

— Мне кажется, ты себя скоро так накрутишь, что начнешь по сторонам палить, — сказала она. — Ты же не хочешь, чтобы мне пришлось и сюда шерифа звать?

— Конечно, не хочу.

— Тогда как насчет того, чтобы посвятить меня в свои смурные думки?

— Я думаю о Чехове, — сказал Джоджо.

— О Чехове, значит.

— Совершенно верно.

— Кто это? Какой-то русский?

— Да, и весьма для нас всех важный.

— Он командует на Восточном фронте, получается?

— Нет, он умер. Мертв уже сорок лет как.

Джорджия нахмурилась.

— Ну и что в нем тогда такого важного? Не понимаю.

— Он был драматургом, — объяснил Джоджо. — Писал пьесы.

— Оу, это очень мило.

— Он говорил, если ружье висит на стене в первом акте, лучше бы той клятой пугалке выстрелить где-нибудь в акте третьем.

— Очаровательно. — Она неторопливо подбрела к столу и допила его джин. — А тебе-то какое дело?

— Я жду третьего акта, — сказал Джоджо.

Покривив губы, Джорджия взяла бутылку и заново наполнила графин.

— В жизни есть и сюжетные дыры, — сказала она через некоторое время.

— Твоя правда.

Она сделала глоток и передала ему. Он отхлебнул из горла и закурил сигарету.

— К тому же теперь это дело полиции. Это проблема Эрни, а не твоя.

— Это случилось на подведомственной мне территории.

— В одном из номеров Гиббса, — поправила Джорджия.

— Я был за них в ответе.

— Ты вышибала, а не спасатель. Люди заселяются в отель с разным багажом. Бо́льшая его часть — у них в головах, а не в чемоданах, которые волочит по лестнице коридорный.

— У нас есть лифт.

— Он дышит на ладан.

— Твоя правда опять-таки.

— Мой старик покончил с собой в лодочном сарае неподалеку от Скоттсдейла, штат Аризона. Он пробрался туда, чтобы сделать то, что мог сделать, где угодно. Наверное, всегда хотел увидеть великий Юго-Запад.

— Грустная история.

— И не говори, — усмехнулась Джорджия. — Я к тому, что всего один человек ответственен за свои глупости. Никто больше.

— Не думаю, что тот парень в отеле сам себя на части разорвал.

— Погоди-ка, как это — разорвал на части?

— Лучше забудь.

Она прищурилась, выдернула сигарету из губ Джоджо, затянулась, дохнула длинной голубоватой струей дыма.

— Ну уж нет. Как такое забудешь?

— Твой джин развязал мне язык. Множимое языками бывает причиной бед.

— Послушай, — наставительно произнесла Джорджия, направляя на Джоджо у него же позаимствованную сигарету. — Ты сам об этом заговорил. Первый акт, третий акт — таковы правила Чеховского, не мои.

— Чехова.

— Как угодно. Выкладывай, братишка.

С тяжким вздохом Джоджо зажег новую «Олд Голд», снова порядочно отхлебнул — и рассказал Джорджии обо всем.

Когда он закончил, в комнате надолго повисла тишина.

Побрившись своей бритвой, Джоджо лег спать — слава богу, на что-то помягче, а не на раскладушку в темном кабинете. Джорджия отправилась на свою смену в хозяйственный магазин. Он проспал около часа и проснулся без всякой причины — ничего не смог с этим поделать.

Нашел грязную сковородку на захламленном кухонном столе, вытер ее тряпкой и разбил туда пару яиц. Пока те шипели на плите, он впал в подобие транса, листая в памяти события прошлой ночи и ища в своем запутанном подсознании незначительные, на первый взгляд, детали, которым, возможно, не придал должного внимания. Ничто не приходило в голову, и яйца в конце концов подгорели. Он все равно съел их, заполировав вкус печной сажи остатками джина Джорджии, и вымыл сковородку в раковине.