И сплетаются нити судьбы...

Наконец, девушку выписали из больницы, и мать, наученная зятем, — никаких слез, переживаний, только положительные эмоции — весело щебетала с той по телефону, тихо радуясь тому, что дочь не видит, как у матери сводит скулы от слез, подкатывающих к глазам. Света отвечала на все вопросы тихим, уставшим, каким-то высохшим голосом… Уже положив трубку, Полина Яковлевна уткнется в подушку и долго-долго будет рыдать от непосильной тяжести на сердце.

В середине августа Света вновь окажется в больнице. Но мать узнает об этом только перед самой кончиной дочери…

[1] Викторией в Алтайском крае называют садовую клубнику.

Глава 12.

За окном лил дождь. Холодный противный дождь. Август походил на жуткий промозглый октябрь. Дороги размыло, даже в реке заметно поднялся уровень воды, а дождь всё лил и лил, не останавливаясь ни на минуту. Он то бил по крышам домов как по барабану, то переходил на едва заметный шепот. Солнце скрылось за серыми облаками, которые будто были приколочены гвоздями к небу над родным селом Светланы. Они висели над головами людей. И из-за этих облаков, дождя и грязи, доходившей до колен, становилось тоскливо на душе.

Лайма зарычала, потом захлебнулась громким лаем и вдруг стала тихо поскуливать. Во дворе раздались голоса. Полина Яковлевна натягивала халат, щурясь от яркого света.

— Кто же это, на ночь глядя? — ворчала она, нащупывая босыми ногами тапочки.

В дверь забарабанили.

— Иду! Иду! — закричала она, выскакивая в сени. — Кто там?

— Полина Яковлевна, это я, Яша! — раздался знакомый голос.

— Яша! — обрадовалась женщина и стала трясущимися руками отодвигать запор.

Тяжелая дверь раскрылась, и в ее проеме появился Яша с большим свертком на руках.

— Проходи, сынок, проходи, — тараторила радостно мать.

Следом за зятем вошел его младший брат с маленькой Ромалой на руках. Дверь за ними закрылась. Полина Яковлевна, дрожа от холода, осталась стоять в недоумении: а где же Света?

Она вошла в избу. Яша вышел из Светиной комнаты с женскими туфлями в руках. Что-то в его облике насторожило женщину и даже напугало, но что именно, она не сразу смогла понять. Парень молча поставил обувь у двери и вернулся в комнату, из которой доносился веселый голосок Ромалы. Полина Яковлевна, прижимая замерзшие руки к груди, вошла за цыганом. Там горел только тусклый ночник, который давал мало света и отбрасывал уродливые тени. Яша стоял, склонившись над кроватью.

— Яша, а где Света? — недоуменно спросила мать.

Ромала посмотрела на бабушку и будто что-то поняла. Она подбежала к кровати и, протянув ручку, четко сказала:

— Мама.

У пожилой женщины по спине пошел озноб. Яша повернулся к ней и сделал шаг назад от кровати. И у бедной матери земля поплыла перед глазами, а ноги в коленях подломились. Руками она зажимала рот, чтобы не закричать от ужаса в голос. На постели лежало нечто. И оно меньше всего походило на ее ребенка. Если это и была женщина, то столетняя, изможденная старуха. Там покоилось бестелесное существо с облаком белых волос на голове. Веки были закрыты, и одеяло, казалось, не поднималось на костлявой груди от дыхания — таким слабым оно было.

Полина Яковлевна сделала шаг, ноги подломились, и она обязательно бы упала, если бы Яша не подхватил ее под руки и не выволок из комнаты, усадил на стул. Парень суетился, а ей казалось, что она умирает. В груди поднималась какая-то давящая тяжесть и медленно заполняла несчастную мать, пока не достигла горла. Теща смотрела на Яшу вылезшими из орбит глазами и открывала рот, из которого вырывался хрип. Она не сводила с зятя глаз и хрипела, пытаясь схватить открытым ртом больше воздуха, который, казалось, застревала где-то по пути, так и не достигая легких. Парень испугался не на шутку. Схватил стакан с водой и влил ее в женщину. Та глотала, вцепившись деревянными пальцами в руку зятя. Когда Яша отпустил ее, она моргнула и завыла, рухнув на пол. Парень смотрел на мать, потерявшую от горя рассудок. Он подхватил ее с пола, ставя на ноги, но стоять она не могла, и тогда он вытащил ее в сени. Там усадил тещу за стол, где громоздились чистые перевернутые вверх дном крынки, и та, уронив голову на руки, завыла, запричитала, зарыдала. Яша стоял рядом, повесив голову.

Она уже не ощущала холода, она вообще ничего не чувствовала, не видела и не слышала. Перед глазами стояла кровать с больной дочерью на ней. Мать не нуждалась в объяснениях — Света умирает. Догрызает ее непонятная болезнь, высушила молодое здоровое тело, обглодала душу, а кто в этом виноват?

Полина Яковлевна, прижимая холодные пальцы к лицу, раскачивалась из стороны в сторону. Горе — тяжелое, непосильное — ложилось на плечи матери, опустошая ее до дна души. Тут Яша заботливо укрыл женщину пледом, и она подняла глаза.