Тоня играла Шумана сонату и сидит за роялем. У рояля стоит Степа. Сидят Люба, Борис, Лизанька, Митрофан Ермилович, священник. После игры все, кроме Бориса, остаются в волнении.
Люба
. Andante что за прелесть!Степа
. Нет, скерцо. Да все прелестно.Лизанька
. Очень хорошо.Степа
. Но я никак не думал, что вы такой артист. Это настоящая, мастерская игра. Видно, что трудностей уже не существует, а вы только думаете о выражении и выражаете так удивительно тонко.Люба
. И благородно.Тоня
. А я так чувствую, что не то, что хочется... Недостает еще многого.Лизанька
. Чего ж лучше? Удивительно!Люба
. Шуман хорош, но все-таки Chopin больше хватает за сердце.Степа
. Лиризма больше.Тоня
. Нельзя сравнивать.Люба
. Помнишь prélude его?Тоня
. Этот так называемый жорж-зандовский. (Играет начало.)Люба
. Нет, не этот. Этот прекрасен, но заигран. Но доиграй этот, пожалуйста.
Тоня играет, если может, а то обрывает.
Нет в ré mineur.
Тоня
. Ах, этот, это чудная вещь. Это что-то стихийное, до сотворения мира.Степа
(смеется). Да, да. Ну, сыграйте, пожалуйста. Впрочем, нет, вы устали. И так мы провели чудное утро благодаря вас.Тоня
(встает и смотрит в окно). Опять мужики.Люба
. Вот этим-то драгоценна музыка. Я понимаю Саула. Меня не мучает бес, но я понимаю его. Никакое искусство не может так заставить забыть все, как музыка. (Подходит к окну.) Кого вам?Мужик
и. Послали к Николаю Ивановичу.Люба
. Его нет, подождите.Тоня
. И выходишь замуж за человека, который ничего не понимает в музыке.Люба
. Да не может быть.Борис
(рассеянно). Музыка... Нет, я люблю музыку или, скорее, не не люблю. Но предпочитаю что-нибудь попроще – песни люблю.Тоня
. Нет, ну эта соната разве не прелестна?Борис
. Главное, это неважно, и мне немножко обидно за жизнь другую, что приписывают важность этому.
На столе конфеты. Все едят.
Лизанька
. Вот как хорошо, что жених, и конфеты есть.Борис
. Ну, я в этом не виноват. Это мама.Тоня
. И прекрасно делает.Люба
. Музыка тем дорога, что она овладевает, схватывает и уносит из действительности. Вот все как мрачно было, а вдруг ты заиграла – и просветлело. Право, просветлело.Лизанька
. А вальсы Chopin избиты, но все-таки...Тоня
. Этот... (Играет.)
Входит Николай Иванович, здоровается с Тоней, с Степой, Лизанькой, Любой, Митрофаном Ермиловичем и священником,
Явление второе
Те же и Николай Иванович.
Николай Иванович
. Где мама?Люба
. Кажется, в детской.
Степа зовет лакея.
Папа
, как Тоня играет чудно. А ты где был?Николай Иванович
. На деревне.
Входит лакей.
Явление третье
Те же и лакей.
Степа
. Принеси самовар другой.Николай Иванович
(здоровается и с лакеем, подает ему руку). Здравствуй!
Лакей робеет и уходит. Николай Иванович уходит.
Явление четвертое
Те же, без лакея и Николая Ивановича.
Степа
. Несчастный Афанасий! Смущен ужасно. Не понимаю. Точно мы в чем-то виноваты.Явление пятое
Те же и Николай Иванович.
Николай Иванович
(возвращается в комнату). Я прошел было к себе, не высказав вам своего чувства. И это нехорошо, я думаю. (К Тоне.) Если вас, гостью, оскорбит, что я скажу, простите, но я не могу не сказать. Ты говоришь, Люба, что княжна хорошо играет. Вы все здесь, семь, восемь здоровых, молодых мужчин и женщин, спали до десяти часов, пили, ели, едите еще и играете и рассуждаете про музыку, а там, откуда я сейчас пришел с Борисом Александровичем, встали с трех часов утра, – другие и не спали в ночном, и старые, больные, слабые, дети. женщины с грудными и беременные из последних сил работают, чтобы плоды их трудов проживали мы здесь. И мало этого. Сейчас одного из них, последнего, единственного работника в семье, сейчас тащат в тюрьму за то, что он в так называемом моем лесу срубил весной одну из ста тысяч елок, которые растут там. А мы здесь обмытые, одетые, бросив по спальням наши нечистоты на заботу рабов, едим, пьем, рассуждаем про Шумана и Chopin, который больше нас трогает, разгоняет нашу скуку. Я думал это, проходя мимо вас, и потому сказал вам. Ну, подумайте, разве можно так жить? (Стоит волнуясь.)Лизанька
. Правда, правда.Люба
. Если так думать, нельзя жить.