И тут случилась война

Отряд жил и готовился к чему-то грандиозному. И она это понимала по тому, как все партизаны серьезно, изо дня в день, выполняли свою работу. Мужчины, что постарше, рыли новые землянки, что помладше – овладевали боевым искусством с командирами подразделений, совсем сорванцы угоняли скот с вражеских пастбищ, а женщины стряпали на кухне, шили обмундирование и обстирывали отряд. Те же, кто оставался при медчасти, ежедневно обучались сестринскому делу. Так она невольно стала слушательницей медицинского ликбеза, организованного ее мамой в отряде. Внутри себя она ощущала протест, и порой ноги после утренней зарядки отказывались идти на лекции, но она собиралась, сжималась в пружину и повторяла сама себе, что это маленькая повинность, которую она обязана нести ради своей мамы. Вечера в отряде оставались самым любимым ее временем. Несколько сбежавших с ними из города артистов городского театра, которых она почему-то раньше не знала, устраивали на небольших холмиках импровизированную сцену и показывали для партизан миниатюры. Иногда это были смешные истории, иногда драматические сценки, а иногда и просто пели под баян. Песни в основном были грустные и о войне, они моментально разлетались по всем партизанским отрядам и становились истинно народными.

Бьется в тесной печурке огонь,
На поленьях смола, как слеза,
И поет мне в землянке гармонь
Про улыбку твою и глаза[5]

, —

неслось по верхушкам сосен и разлеталось еле слышимым ветром по лесу. И березы шелестом листвы аплодировали и рукоплескали им. Так пришла осень, а за ней – зима. В сорок первом выдалась она не на шутку суровой, и, чтоб как-то сохранить тепло в землянках, приходилось непрерывно топить буржуйки. Тонкие серо-белые струйки дыма поднимались из-под земли до самых верхушек сосен и невольно выдавали свое расположение немецким разведгруппам. Немцы уже осенью догадались, что в лесах сформирован партизанский отряд, и даже несколько раз засылали разведгруппы и агентов, завербованных из местных. Но все разведгруппы сталкивались с непроходимой частью заболоченного леса, где тропы были известны не многим даже внутри отряда, а завербованные агенты, сумевшие пробраться к отряду, ломались при первом же допросе и по законам военного времени тут же уничтожались. Командование вермахта несколько раз предпринимало попытки добраться до отряда, но безуспешно, и, в конечном счете, перестало засылать диверсантов, построило на окраине города наблюдательный пункт для круглосуточного мониторинга горизонта леса, усилило его пулеметами и легкими семидесяти пятимиллиметровыми пехотными пушками. А партизаны выживали. Зима в лесу – это само по себе война. Холод, голод. Скот, угнанный летом с пастбищ и не набравший веса, помер в начале ноября. Что было возможно, спрятали в специально оборудованных схронах, остальное съели. Вылазки в город сократились из-за угрозы быть убитым, да и маршруты подходов к нему изменились. Теперь напрямую через опушку было нельзя, и продотряд, состоящий в основном из пяти пацанов лет этак шестнадцати и одного командира лет двадцати, пробирался в город окольными тропами. Путь занимал в одну сторону почти целый день, и обратно ночь. Иногда приходилось задерживаться в городе из-за внезапно начавшейся снежной бури. А после нее, когда покров снега достигал пояса и тропа была полностью занесена, поход отряда с провизией мог растянуться на сутки. Пацаны возвращались с обмороженными конечностями. У некоторых начиналась гангрена, и тогда ее мама принимала решение об ампутации, по-другому спасти отмирающую конечность не представлялось возможным. И все же они мужественно шли изо дня в день за провизией в город, в пугающую неизвестность. Были и такие, кто не доходил вовсе, замерзал. Маленькие герои большой войны. Ранняя весна не принесла облегчения. Снег стаял, залив талой водой землянки, выгнав людей наружу. Заготовленные за предыдущее лето дрова для буржуек заканчивались, пища – тоже из-за невозможности ее доставки в отряд по причине размытых ручьями и мелкими озерами путей и троп. Началась цинга. Чтобы как-то повлиять на оздоровление отряда, ее мама начала готовить отвары из высушенных сборов летних трав. Что это были за сборы, никто не знал, но то, что они действовали, было заметно. Через неделю после приема сборов цинга сама собой улетучилась, у партизан, истощенных длительной зимой и отсутствием витаминов, появился блеск в глазах, наполненный жизненной силой. И даже ночи, доселе сковывающие тело и пронизывающие его своим холодом, казались теплее. Сборы пили все, от мала до велика. Вместо чая, еды и даже сна, потому как бодрили и придавали недюжинные силы. Однажды командир отряда подошел к ее маме и спросил:

– Валентина Львовна, скажите мне на милость, чем же вы нас таким поите, что отряд хоть сейчас готов идти в бой?