И улыбнется счастье…

— Вот и все, — усмехнулась она. — Те, что с крестами, идут прямиком по этапу. Я тоже. И фиг с вами, господа…

Когда звонкоголосая первокурсница оглашала список прошедших первый тур, Виолетта уже была дома.

Впрочем. Виолетты там, в этих списках, и не было…

Глава третья 1990 год

— Вот уж не знаю, — пожала Ася плечами. — Сегодня просто идиотский день. Я с самого утра хочу плакать. А один раз… Только ты не смейся, Клаус, ладно?

— Я не смеюсь, — сказал светловолосый парень в затертых джинсах и черной майке с надписью «Лед Зеппелин» — Во всяком случае, пока…

— В том-то все и дело, вздохнула Ася. — Ты пока не смеешься. А потом начнешь. Ржать как сивый мерин. Ну и ладно. Смейся.

— Нет, по твоим-то словам получается, что я буду именно ржать.

— Ну и ржи… Так вот, у меня на секунду перехватило дыхание, потому что стало так больно и сладко… Потому что сегодня что-то произойдет. И это изменит мою жизнь. А может быть, вовсе меня расплющит. Что-то огромное.

— Тогда надо прятаться.

— Не хочется, — призналась Ася, глядя Клаусу в глаза своими распахнутыми, в пол-лица, глазищами.

Клаус эти Асины глаза-озера просто видеть не мог, потому что в такие моменты у него дыхание точно перехватывало, да так, что ему начинало казаться, что дыхания больше и не будет. Так и останется окаменевший Клаус.

— Ты просто воспринимаешь жизнь слишком остро, — сказал он, поспешно отворачиваясь. «Можно подумать, если бы Аська воспринимала эту распроклятую жизнь иначе, как сотни других, она была бы собой. Более того — была бы она, такая же, как все, тебе нужна?»

Ему казалось, что да, была бы, любая, толстая даже, потому что с прошлого года, когда они познакомились на рок-концерте, ему, завзятому донжуану и бабнику, никто больше не был нужен. Только эта девочка с распущенными по плечам темно-каштановыми волосами, в вечных джинсах и без капли косметики. Эта девочка, в глазах которой сверкали все бриллианты мира. Эта девочка, которая говорила странные вещи или вообще молчала целыми днями, улыбаясь чему-то внутри себя. Так они теперь и ходили вместе, держась за руки, — и ничего больше, потому что об этом большем он по отношению к Аське и подумать не мог.

Как-то раз он попытался поцеловать ее. Она остановилась и посмотрела прямо на него — так, что сердце затрепетало в груди, и тихо сказала:

— Пока не надо, Клаус… Потому что я еще не знаю, что между нами — любовь или просто дружба. Ведь если нам вдвоем хорошо разговаривать, это совсем еще ничего не означает. Понимаешь?

Сейчас Аська смотрела на небо.

— Ох, какая же там туча! — прошептала она. — Гляди же, Клаус, она наползает прямо на нас… Как ты думаешь, она может нас поглотить? Как голодный аллигатор… Бр-р-р…

Клаус рассмеялся:

— Ты ребенок. Она только прольется на нас дождем.

— И ударит громом и молнией, — прошептала Аська. — И не говори мне, что это совсем не страшно!

— Ни капельки!

— И все-таки пойдем отсюда. Будем бежать от этой тучи, а она будет нас настигать.

— Лучше уж я куплю тебе, как ребенку, мороженое, — сказал он, поднимаясь. — Говорят, мороженое успокаивает.

— Да мне же нравится волноваться! — возразила Аська, но тем не менее поднялась вместе с ним. — Если совсем не волноваться, жизнь становится пресной, как молоко. Ненавижу молоко! Но только не в виде мороженого.

Они шли по дороге и ели это самое мороженое как раз в тот момент, когда туча все-таки настигла их и разразилась ливнем.

— Ну и кто был прав? — спросил Клаус.

— Конечно, ты, — рассмеялась Аська.

Дождь быстро намочил их, вода стекала по лицам, но они даже шагу не прибавили. Так и шли медленно и ели мороженое и были счастливы…

Когда Алена предложила Мите «руку и сердце», он немного разозлился сначала. Потому что все решалось за него. Раньше все решали родители, а теперь — Алена.

— Тебе не кажется… — начал он, но был безжалостно прерван.

— Что мы еще молоды? — спросила она, засовывая в свой большой, ярко накрашенный рот крошечную оливку. — Нет. Не кажется. Раньше сядешь, раньше выйдешь… — В последнее время у Алены появилась склонность к мрачному тюремному юмору.

— Я не это…

— К тому же мы с тобой знаем друг друга, — опять прервала она его. — И мы похожи. Это судьба.

— Я даже не знаю, люблю ли я тебя, — прорвался он.

— Господи, — возвела Алена глаза к небесам, — вразуми ты этого придурка. Какая еще любовь, маленький? Ее нет.

— То есть я тебе в принципе как бы по фигу?

— Нет, — заверила она его. — Ты мне нравишься. Ты нравишься мне больше, чем другие. И я знаю, чего от тебя ожидать. Это самое главное. А про любовь говори с нимфетками. Может, они в нее еще верят. Хотя я сомневаюсь. Тебе придется найти девятилетнюю отроковицу для приватных бесед об этом бестолковом чувстве.

— Так я и найду, — усмехнулся Митя.

— Педофил…

— А куда деваться? — шутливо развел он руками. — Если взрослые барышни так умны, придется нам, романтикам последним, беседовать с маленькими девочками.

Она вскинула на него глаза. Он обжегся гневом, мелькнувшим в них.

— Значит, ты только что отверг мое предложение, — процедила она сквозь зубы.

— Я предпочел бы сделать его сам, — ответил он насмешливо.