И улыбнется счастье…

— Не только, — вздохнула она. — Не только он. Еще моя лучшая подруга. Я хотела бы с ней поговорить, Дыня. Но боюсь ее слушать, она наверняка сделает выбор в его пользу.

— Кажется, сначала тебе надо немного развлечься и успокоиться, — сказал он. — Поехали к моему другу.

Она хотела возразить ему, что уже поздно и лучше бы им развлечься и успокоиться в этом барс, по почему-то ей пришло в голову, что эта мысль не так уж и плоха. По крайней мере подарит ей новые впечатления.

— Поехали, — согласилась она.

Аська даже не делала попыток заснуть, она знала: стоит только закрыть глаза, как мысли нахлынут на нее, подобно морской волне, и начнут топить — злые, беспощадные, горькие…

Она включила телевизор и тут же выключила — там все равно ничего не было. Какие-то фильмы, музыкальные клипы и прочая ерунда, нисколько не привлекающая ее внимания. Взяла книгу — свою любимую, «Танки и хокку»… Обычно она всегда успокаивалась, завороженная их неспешным ритмом, но не сейчас. Сейчас же, как нарочно, попадались на глаза грустные строчки, и Аське хотелось спрятаться от них тоже.

Спрятаться от самой себя.

Она подошла к окну. В темноте ночи можно было тоже разглядеть только собственное отражение в оконном стекле, как нарочно.

— Получается, я просто преследую сама себя…

Она грустно улыбнулась. «Скорее бы минула ночь, чтобы я мог расстаться с собой», — вспомнились ей стихотворные строчки Карло Гонсало, и она отчего-то принялась думать о нем. Иногда ей казалось, что Алена права, и нет никакого Карло, и никогда не было. А стихи эти писала сама Любка. Придумала этого слепого поэта и жила в иллюзиях.

Но ведь тогда она, Любка, просто гениальна. Стихи-то у нее получались странные, загадочные и наполненные именно тем чувством слова, которого, увы, так не хватает многим современным поэтам. Получается, что если эти стихи писала Любка, то ее судьба ужасна, и куда Аськиным маленьким страданиям рядом с этим — огромным?

Она вдруг почувствовала себя эгоистичной, глупой, и ей стало стыдно за себя. Виолетта, Любка, Митя, Алена… Люди, которые окружали ее, несли внутри себя собственную маленькую трагедию, и их жизнь куда более наполнена смыслом, чем ее собственная, Аськина.

«Если присмотреться, то я просто нахалка, — сказала она себе. — Я счастливая нахалка, которой не хватает чуткости и душевного тепла…»

Ей стало так жалко всех своих друзей, включая и Алену, что она заплакала. Так и сидела, вытирая слезы тыльной стороной ладони, и ей даже стало немного легче, будто она только что поняла одну из истин и оказалась ближе к небу.

Друг Дыни жил в самом центре города, вот только домик оказался полуразвалившимся, невесть как сохранившимся частным домишкой… «Даже перекошенный туалет во дворе», — отметила про себя Алена, уже ругая себя за легкомысленную авантюру.

Из окон неслась громкая музыка — похоже, Дынин приятель и не собирался считаться с окружающими. Дверь оказалась открытой, заходи-кто-пожелает…

Алена вошла следом за Дыней, и сразу ей бросились в глаза три шестерки, нарисованные чьей-то рукой прямо у входа. Алене стало смешно.

— Вы сатанисты? — поинтересовалась она, пытаясь скрыть ироническую усмешку.

— Если только Горец, — пожал плечами Дыня. — Я принципиально не придерживаюсь никаких религий.

В любом случае оказываешься чьим-то рабом, а я предпочитаю сам быть рабовладельцем. — Он крикнул в глубину комнаты: — Горец? Ты спать завалился?

«Он не докричится», — подумала Алена. Разве возможно перекричать этого Летова, который заполнил все пространство своим голосом?

Но дверь скрипнула, и она увидела перед собой огромного парня, на ее взгляд, обремененного уже лишним весом, с трехдневной щетиной на щеках и подбородке, придававшей ему несомненное сходство с неандертальцем. Парень уставился отчего-то на нее мутным, осоловелым взором. То ли со сна, то ли с похмелья, решила она.

— Знакомься, это Аленка, — сказал Дыня. — А это вот Горец…

Алена постаралась улыбнуться приветливо, скрыв некоторое замешательство от ответной реакции — Горец вовсе и не подумал улыбнуться ей в ответ и ничего не сказал, продолжая рассматривать ее тяжелым, мутным своим взглядом, от которого у Алены даже забегали по спине мурашки.

— Рыгалова нет, — наконец сообщил Горец, продолжая сверлить Алену взглядом. — Придется сходить, братан. Все выпили райские птахи. Надо было явиться раньше.

— Сходим, не проблема, — кивнул Дыня, и Горец наконец-то улыбнулся.

Хотя, надо признаться, назвать улыбкой эту гримасу можно было с огромной натяжкой. Но хоть так…

Алене вдруг ужасно захотелось исчезнуть, развернуться и пойти назад, в гостиницу, подальше от этого мрачного типа. Она вдруг поняла, что от него пахнет опасностью — куда сильнее, чем от Дыни, и вообще ей уже не нравится вся эта компания.

— Проследи за барышней, — попросил Дыня.