И в горе, и в радости

– У тебя когда-нибудь возникало желание просто отказаться от нее?

– Думаю, ежедневно. Но ты забываешь, Марта, я тогда была взрослой, а она – ребенком. Я знала, кем ей суждено было стать. То есть кем бы она стала, если бы наша мать не умерла или, может быть, если бы у нас в принципе была другая мать. Я хотела бы заявить, что сделала все возможное, но я не стала ее адекватной заменой.

Я согласилась на еще одну чашку чая. Глядя, как она его наливает, я сказала, что не могу представить, насколько ей пришлось тяжело. Уинсом ответила: «Да ничего», и я решила, что однажды спрошу ее об этом, но не сейчас, потому что в этих двух словах было больше печали, чем каждая из нас могла вынести, сидя за столиком в саду и попивая послеобеденный чай.

– Забытое значит прощенное.

По какой-то причине Уинсом повторила эти слова снова. Я повторила их за ней:

– Забытое значит прощенное.

– Верно. Это трудно, но возможно. Если ты не будешь, Марта, я бы доела последнее печенье.

* * *

Даже с четырьмя детьми младше гребаных девяти лет Ингрид осталась Ингрид. К каждому сообщению, которое она отправила с момента рождения Уинни, прикреплена гифка под названием «Грустный Уилл Феррелл». Он сидит в кожаном кресле, которое вибрирует на максимальной мощности, пытается пить вино и плачет, когда оно выплескивается из бокала и стекает по его подбородку. Это она, метафорически. Это никогда не перестанет быть забавным.

Мы с Патриком покинули больницу после того, как прибыли Оливер и Джессамин с очередным Рори, за которого она собралась замуж. Николас сейчас в Америке, работает на специальной ферме.

Мои родители хотели, чтобы мы поехали поужинать с ними на Голдхок-роуд. Там мать попросила меня зайти к ней в студию, потому что у нее есть кое-что, что она хотела бы мне заранее показать.

Я сказала:

– Мне можно в студию? Пожара же нет.

Она взмахнула рукой, отказываясь поддаваться насмешкам, и, когда мы пересекли сад, придержала дверь и впустила меня внутрь. Ощущение того, что я нахожусь там, куда мне настойчиво запрещали входить большую часть жизни, все еще было странным. Я села на ящик в углу. Он был покрыт комками чего-то белого.

Посреди комнаты, скрытый под грязным полотном ткани, стоял какой-то объект, своей верхушкой он касался потолка. Мать подошла и встала рядом, скрестив руки на груди и обхватив локти ладонями так, что показалась взволнованной.

Она кашлянула и сказала:

– Марта. Я знаю, вы с сестрой высмеиваете мое переосмысление предметов, но все, что я пыталась сделать, все эти годы, – это взять мусор и превратить его во что-то прекрасное и намного более сильное, чем раньше. Извини, но это чертова метафора всей жизни. – Она повернулась и сдернула ткань. – Тебе необязательно должно понравиться.

Мои легкие сжались. Это была полая фигура, сплетенная, как клетка, из проволоки и чего-то похожего на обломки старого телефона. Моя мать расплавила и залила медью ее голову и плечи. Медь капала вниз, внутрь туловища, текла по сердцу, которое каким-то образом зависло в пустоте и тускло светилось в свете лампочек. Она сделала меня восьми футов ростом, прекрасной и намного более сильной, чем раньше. Я сказала, что метафора меня устраивает. И прежде чем мы вышли из сарая, я сказала, что она была права – в том, что она говорила по телефону и в своем письме. Я была любима каждый день своей взрослой жизни. Я была невыносима, но никогда – нелюбима. Я чувствовала себя одинокой, но никогда одинокой не была, и мне простили непростительные поступки, которые я совершила.

Не могу сказать, что простила то, что сделали со мной, но не потому, что на самом деле не простила. Просто, как говорит Ингрид – и это правда: люди, которые вещают о том, что они простили других, звучат как говнюки.

* * *

Скульптура моей матери слишком велика, чтобы стоять в доме. Предположительно, ко мне принюхиваются на предмет будущего в галерее Тейт.

* * *

Мы с Патриком не живем вместе. В тот же день, когда мы попрощались друг с другом в коридоре, окруженные собственной мебелью, Патрик появился на Голдхок-роуд и сказал, когда мы оба стояли у дома, что хочет, чтобы я вернулась в квартиру.

Я бросилась вперед, ожидая, что он меня обнимет, но он этого не сделал, и я отдернула руки.

Он извинился.

– Я имел в виду, я буду жить где-то еще.

Я спросила, что в таком случае он предлагает, он что, хочет меня в арендаторы?

– Нет, Марта. Я просто говорю, что если мы собираемся попробовать, мне кажется, нам следует быть осторожными. Двум людям, которые разрушили жизнь друг друга, не стоит получать второй шанс это сделать. Но пока мы пытаемся…

– Пожалуйста, не говори, что мы «пытаемся все наладить».

– Отлично. Что бы мы ни пытались сделать, пока мы это делаем, я не хочу, чтобы тебе приходилось жить со своими родителями.

Я сказала, что его идея странная.

– Но ладно.