И в горе, и в радости

Из другого коридора послышался шум. Что-то упало на металлический пол, кто-то закричал. После того как отгремело эхо, я сказала:

– Я должна была сказать тебе, что хочу ее. Тогда. Должна была сказать тебе тогда.

– Откуда ты знаешь, что это была она?

– Я просто это знала.

– Как бы ты ее назвала?

– Не знаю.

Но ее имя было написано в дневнике столько раз. Патрик произнес его вслух. Он сказал: «Да. Это было бы хорошее имя». Я посмотрела на потолок и провела руками вверх по лицу, чтобы избавиться от слез, хлынувших из особого колодца, предназначенного для нее и, по-видимому, бездонного.

– Ты, наверное, думаешь, что я чудовище.

– Не знаю, – сказал Патрик. – Ты думала, что так будет правильно. Думала, что это будет лучше для нее, хотя так сильно ее хотела. Вот откуда я знаю, – сказал он, – извини, может быть, так нехорошо говорить, но вот откуда я знаю, что ты должна была стать матерью. Ты поставила ее превыше себя. Так и поступают матери, не так ли? Разумеется, это просто мои догадки, – добавил он.

Я не могла больше стоять. Патрик отодвинулся в сторону, и я вернулась на диван. И он придвинулся ко мне, и позволил мне лечь, положив голову ему на колени, и положил на меня руку, и она казалась тяжелой, и я плакала, плакала и плакала навзрыд, и, когда я наконец села, в его глазах тоже были слезы – Патрик, который однажды сказал мне, что он не плакал с первого дня в школе-интернате, когда отец пожал ему руку, попрощался и затем выехал за школьные ворота, пока его семилетний сын бежал за машиной. Я натянула рукав на руку и вытерла его лицо, затем свое. Я не могла придумать, что сказать. Пока в конце концов не произнесла:

– Все это так ужасно печально.

Я говорила серьезно. Я спросила его, почему он смеется.

Он сказал, что не смеется.

– Ты и правда не такая, как все. Вот и все.

– Ты тоже, Патрик.

Потом все закончилось и мы встали и снова сказали друг другу «пока». Но по-другому, в этом слове был весь мир.

Я была уже далеко в коридоре, когда Патрик позвал меня.

– Получилась хорошая история, Марта. То, как ты ее написала.

Я оглянулась и сказала «ага».

– Кто-нибудь… по ней нужно снять фильм.

Из другого прохода раздался шум, и я повернулась и попятилась, крича:

– Не думаю, что в кино развязка… не думаю, что окончательное расставание может произойти где-то вроде склада в Брент-Кросс.

Патрик сказал:

– Ты, наверное…

Я повернулась к лифту и побежала. Я не хотела слышать конец его фразы.

* * *

Служащий за стойкой отметил, что я опять ухожу. Наверное, я вернусь позже. Я толкнула двери, не обращая на него внимания. Свет снаружи был таким ярким, что я вышла в него, прикрывая глаза рукой.

* * *

Я стояла на платформе в ожидании следующего поезда, с сумкой на коленях и с телефоном в руке. Если бы я верила, что Вселенная общается с людьми через знамения, чудеса и социальные сети, я бы подумала, что первый пост минутной давности в моей ленте был сверхъестественным посланием, направленным через @ежедневные_цитаты_писателей и предназначенным исключительно для меня.

В туннеле появилась фара. Я сделала скриншот – перепишу его, когда буду в поезде, достаточно крупными буквами, чтобы заполнить все пустое место на последней странице дневника. Но поезд остановился, я зашла, а мест не было. Я так и не записала эту цитату. Не могу вспомнить, откуда она. Но она все время играет у меня в голове, повторяясь, как строчка из песни, как рефрен стихотворения. «Ты покончила с безнадежностью».

Ты покончила, ты покончила, ты покончила с безнадежностью.

Прошлой ночью Патрик пришел, когда я смотрела фильм, который мне рекомендовала Ингрид следующим образом: это дерьмовый ремейк фильма, который был дерьмовым с самого начала. Я сказала ему, что мы можем выключить его.

Он сел и сказал, что, поскольку фильм основан на реальных событиях, я, конечно же, хочу досмотреть его до конца ради тех слов, которые всплывут перед титрами. Кто-то умер в восемьдесят три года. Картина так и не была найдена.

Он сказал:

– То, как все заканчивается, – твоя любимая часть. К тому же я слишком устал, чтобы разговаривать.

Я начала разговаривать.

Он сказал:

– Правда, Марта. Я слишком устал, чтобы разговаривать, – и закрыл глаза.

* * *

Вот так все и заканчивается.

* * *

Несколько недель назад я отвела отца в книжный магазин в Мэрилибоне, чтобы показать витрину. Он долго стоял на краю тротуара и смотрел на нее с выражением человека, который не может понять, на что именно смотрит.

Он теперь Инстаграм-поэт Фергюс Рассел. У него миллион подписчиков. Книга, которой посвящено целое окно витрины, представляет собой антологию его стихов, собравших больше всего лайков. Прочитав одну из первых рецензий, моя мать сказала: «Наконец-то, Фергюс, около твоего имени тоже появился определенный артикль the». Он ответил, что у прилагательного «грядущий» должна быть глагольная форма совершенного вида. «Антология, которая оставалась грядущей пятьдесят один год, наконец сгрядилась».