И в горе, и в радости

– Я не могу описать, каково это, Марта. Я действительно не могу, а ты ожидала, что я просто справлюсь с этим. Ты говорила, что хочешь разговаривать, но ты не хотела. Ты решила, что, поскольку я не даю непрерывных эмоциональных комментариев и не описываю каждое чувство, которое у меня возникает, я ничего не чувствую. Ты сказала мне, что я пустой. Помнишь? Ты сказала, что я всего лишь набросок того, каким должен быть муж.

Я сказала, что не помню. Я помнила. Это было в универмаге. Мы покупали матрас. Я все спрашивала и спрашивала его мнение. Он все говорил и говорил, что не против любого из них, пока я не выбежала из магазина и не возвращалась домой в течение многих часов, не сказав ему, где я, так что к тому времени, когда я вернулась, он обзвонил всех, кого мог, чтобы узнать, есть ли у них вести от меня.

– То есть да, извини. Я помню. Прости.

– Ты постоянно обвиняла меня в том, что я пассивен и ничего не хочу, но мне не разрешалось ничего хотеть. Вот как это работало. Принимать все как данность было единственным способом сохранить мир. И даже… – Патрик пощупал шею сзади, сжав пальцами мышцу, с лицом человека, который нашел источник боли, – …зная меня так долго, ты подумала, что первое, что я сделаю после того, как уйду от тебя, это кинусь спать с твоей кузиной.

– Нет, я… – сказала я.

– Часы принадлежали какому-то из ее Рори. У него они такие же, как у меня. Но ты даже не задумалась, нет ли другого объяснения, и не допустила, что можешь ошибаться. Какой в этом смысл, если ты считаешь меня таким?

Я сказала, что мне очень жаль.

– Я худший человек на свете.

– Нет, это не так. – Рука Патрика сжалась в кулак и ударила по подлокотнику дивана. – Но ты и не лучший человек на свете, как ты на самом деле считаешь. Ты такая же, как все. Но это сложнее для тебя, не так ли? Ты бы предпочла быть или лучше, или хуже всех. Мысль о том, что ты можешь быть обычной, невыносима.

Я не стала спорить с ним. Только сказала:

– Прости за то, что это был блядский ужас.

– Иногда. – Он вздохнул, снова взял дневник и уронил его открытым в произвольном месте. – Большую часть времени все было потрясающе. Ты делала меня таким счастливым, Марта. Ты понятия не имеешь. Ты не представляешь, как это было хорошо. Это та часть, с которой мне труднее всего справиться. Что ты не замечала всего хорошего, что у нас было. Не могла этого увидеть.

Я сказала Патрику, что вижу сейчас.

– Я знаю.

Я следила, как он отвернулся в поисках какой-то конкретной страницы, секунду молча просматривал ее, а затем начал читать вслух: «На свадьбе, что состоялась вскоре после нашей собственной, я двинулась за Патриком сквозь плотную толпу к одиноко стоявшей женщине, которая стояла в одиночестве». Я коснулась уха, мне стало очень жарко. «Он сказал, что, вместо того чтобы посматривать на нее каждые пять минут и грустить, мне нужно просто подойти и похвалить ее шляпку». Патрик поднял глаза.

– Я так и сказал?

– Да.

– Я этого не помню. Помню только, – он едва улыбнулся, – в тот момент я подумал, что ты такая, ну, то есть кто будет переживать о какой-то женщине, которая не может запихнуть в рот закуску, но ты была вне себя. Ты выглядела так, будто испытываешь физическую боль. И ты говорила, говорила и говорила, пока она не пришла в норму. И вот это я, это то, что… – Он замолчал, обратился к другому месту в дневнике и сказал: –  Это блестяще. Правда, Марта.

Я спросила, в курсе ли он, что сегодня годовщина нашей свадьбы, когда писал мне насчет встречи.

– Да, прости. Это было не специально. Мне просто нужно было этим заняться.

Я сказала:

– Вообще, мне пора.

Он протянул мне дневник. Мы оба встали.

– Ага, ну да.

– Ага, хорошо.

Я сказала «пока», но одного этого слова было недостаточно, оно прозвучало слишком обыденно, чтобы вместить в себя конец света. Но это было все, что осталось. Я направилась к лифту.

Патрик сказал:

– Марта, подожди.

– Что?

– Ты была права. Я знал, что что-то не так. Не с самого начала, но в последние несколько лет. – Он вдруг показался больным. – Я знал, что это не ты. Я знал, что что-то не так, но просто пытался продолжать жить, как мы жили. Я чувствовал, что не смогу все это выдержать. Или боялся, что мы все выясним и окажется, что мы не сможем с этим справиться, и это будет конец. И иногда, ты тоже права, я не возражал, чтобы все считали меня потрясающим мужем, потому что большую часть времени я чувствовал себя бесполезным. Но дело в том… – Патрик замолчал, а затем с невыразимой болью сказал: – Больше всего мне стыдно за то, что я сказал, что тебе не следует быть матерью. Это неправда. Я был так зол.

Это самое худшее, что он мог сказать. Я попросила его перестать, но он не послушался.

– Я не могу просить тебя простить меня. Извинения тут не помогут. Я просто хочу, чтобы ты знала, что я осознаю, что сделал, и как бы в конечном итоге у нас ни сложилось, мне придется перестроить свою жизнь в этой реальности – в которой я был намеренно жесток по отношению к собственной жене.