Это была Уинсом, которая звонила моей матери, чтобы поговорить о планах на Рождество – как она отметила, оно уже вот-вот настанет, ведь на дворе уже, внезапно, сентябрь. Она и правда заговорила о Рождестве – со мной, потому что мать не ответила на мой зов – быстро и с истеричной ноткой в голосе, в течение нескольких минут после того, как я ответила на ее вопрос, почему я оказалась дома.
Она заигрывала с идеей шведского стола, Джессамин приведет парня, что-то красили, что-то может быть закончено или не закончено вовремя – я смотрела в окно на черного дрозда, снова и снова тычущего клювом в одну и ту же травинку. «И Патрика не будет с нами». Он за границей – Уинсом с трудом могла вообразить этот день без него, но, по ее словам, в качестве компенсации мы будем видеть его гораздо чаще впоследствии, теперь, когда он почти окончил Оксфорд и ездит туда-обратно, чтобы устроиться на работу, останавливаясь у Оливера, который только что купил квартиру в Бетнал-Грин – почему именно там, она не знала.
Потом она кинулась перечислять недостатки этой квартиры, но я не могла избавиться от образа Патрика на улице возле квартиры Джонатана, от ощущения, что он смотрит только на меня, прежде чем повернуть за угол. Тогда я поверила тому, что сказал Оливер. Теперь уже не верила. За короткое время моего замужества эта идея стала казаться абсурдной. Уинсом завершила свой список, но добавила: «По крайней мере, это не одна из тех ужасных стеклянных башен, что состоят из одних поверхностей и острых углов». Это было ее первое и последнее слово про Джонатана.
Леди за прилавком в комиссионном магазине не приняла мое свадебное платье. Она по частям выгружала одежду из мешков для мусора, в которых я ее принесла. На мне была единственная одежда, которая осталась после отъезда: джинсы и свитшот из
Как только она скрылась за занавеской, я ушла без платья и направилась домой. Пошел дождь, вода струилась по тротуару и стекала в сточные канавы. На первом же углу я остановилась и стащила с пальца кольца, раздумывая, не будет ли штампом женщине в моих обстоятельствах выбросить их в канализацию, а затем освобожденно двинуться дальше. Это был жест, который заставил бы Джонатана рассмеяться и сказать: «Великолепно». Я засунула их в отделение для монет в кошельке и пошла дальше.
Хэмиш продал их на «и-Бэе». На эти деньги я купила отцу компьютер, а остальное отдала общественной организации, которая выступает против строительства многоквартирных домов, подобных жилому комплексу Джонатана.
Работа, к которой я так и не вернулась после медового месяца, была работой в интерьерном журнале. Последнее письмо, переадресованное Джонатаном, пришло на Голдхок-роуд. Из-за моего халатного отношения я была официально освобождена от работы.
Сидя на кровати, я написала Перегрину. Я хотела извиниться за то, что исчезла, вместо того чтобы должным образом уволиться, и была недостаточно храброй, чтобы сказать ему, почему не могу вернуться. Я пыталась, но, написав множество черновиков, так и не смогла сделать настоящую причину увлекательной. В письме, которое я отправила в итоге, я сообщила, что у меня закончились описания, которые можно было бы применить к стульям. Я сказала, что у меня ничего не осталось, кроме слов «красивый» и «коричневый», что я очень благодарна, и мне жаль, и что я надеюсь, что мы сможем поддерживать связь.
Его ответ вернулся на открытке с монограммой на той же неделе. В нем говорилось: «Писателю лучше бежать, чем поддаться зову сирены сайта синонимов
По мнению отца, мне нужно было сперва восстановиться эмоционально, прежде чем даже думать о попытке найти другую работу. Я была в его кабинете, просматривала сайт с предложениями работы, выбрала Большой Лондон, а затем остановилась в растерянности.