И в горе, и в радости

На улице, направляясь к автобусу, я прошла мимо мусорного бака и бросила в него бумаги, не останавливаясь, не в силах представить себе ситуацию, которая потребовала бы от меня предъявить распечатку записей о моем неудавшемся браке или то, где я буду их хранить в спальне на Голдхок-роуд, если только не перетащу туда один из картотечных шкафов моего отца и не промаркирую его буквой «А – Агонизирующие провалы '03 – '04».

На светофоре я вышла из автобуса и прошла полмили обратно к мусорному баку. Бумаги все еще лежали под стаканом из «Макдоналдса» с треснувшей крышкой, который выбросили полным. Без них у меня не оставалось доказательств, что я не была женой человека, который, как сказала Ингрид во время моей эвакуации из его квартиры, набрал девять из десяти баллов в онлайн-тесте, который она заполнила от его имени, под названием «А вы не социопат?». Я достала документы – страницы теперь превратились в один комок, взяла за уголок и пошла искать другой автобус, капая газировкой себе на ногу.

Автобус полчаса полз по Шепердс-Буш-роуд. Светофоры переключались снова и снова, не пропуская ни одной машины по уже забитым перекресткам. На верхнем этаже автобуса больше никого не было, и я сидела, прислонившись лбом к стеклу, и смотрела вниз на тротуар, а затем, когда она появилась в поле зрения, – сквозь широкую витрину кафе, в котором женщина кормила грудью ребенка и читала. Чтобы перевернуть страницу, ей приходилось класть книгу на стол и придавливать ее открытой ладонью, проводя пальцами справа налево. Прежде чем снова начать читать, она опускала лицо, чтобы поцеловать ручку ребенка, который слегка держался за край ее рубашки. Через несколько минут я увидела, как из-за другого стола встала беременная женщина и подошла к ним. Они начали разговаривать друг с другом, одна касалась живота другой и смеялась, другая гладила ребенка по спине. Я не могла понять, были они подругами или просто незнакомками, чувствующими потребность признать фертильность друг друга. Я не хотела быть ни одной из них.

Я рассказала Ингрид, что позволила Джонатану заставить меня изменить решение. В ее понимании это было краткое сомнение в жизненном выборе.

Я не могла рассказать ей о своем страхе беременности: ни когда им заразилась, ни когда повзрослела, а мой подростковый страх не уменьшился, а усилился – пока я не стала женщиной, которая боялась не только забеременеть, носить эмбриона с отклонениями, ребенка с отклонениями, но и младенцев в целом, матерей и самой концепции материнства; того, что одному человеку поручено создать и сохранить в безопасности другого человека. Ингрид объявила бы мой страх иррациональным, необоснованным для принятия взрослого решения. И теперь я не хотела, чтобы она знала, что даже с таким сильным страхом я все же позволила Джонатану, его уверенности и его движущей энергии сокрушить меня и заставить думать, что я совсем не боюсь. Так быстро и так легко я разрешила ему убедить себя, что я другая или что могу выбрать быть другой и что я хочу ребенка.

Но я не могла заставить себя стать кем-то без наклонностей. Обстоятельства не имели значения, время не вело меня к какому-то иному образу жизни. Я была в своем окончательном состоянии. Я был бездетна. Я не хотела детей. Я сказала: «И это хорошо» – вслух, в пустоту. Женщины в кафе все еще разговаривали, а пробка внезапно рассосалась, и автобус поехал дальше.

Дома Оливер и Патрик сидели с Николасом в гостиной и смотрели телевизор. Хотя это было их привычным делом уже несколько месяцев и у меня произошло достаточно случайных разговоров с Патриком, чтобы больше не чувствовать неловкость, я все же не присоединялась к ним и не собиралась присоединяться тогда. Но когда я шла мимо открытой двери к лестнице и посмотрела на них, сидящих плечом к плечу на слишком маленьком диване, одиночество охватило меня с такой силой, что я почувствовала себя в ловушке. Я просто стояла с сумкой на плече и документами в руке, чувствуя, как ходит туда-сюда грудная клетка, пока Оливер не заметил меня и не сказал, что, как я могу видеть, они смотрят соревнования по дартсу, и, поскольку это предпоследний раунд, мне нужно либо войти и сесть как следует, либо продолжить свой путь.

Я представила, как через минуту окажусь на своей кровати, как буду просматривать распечатки домов для совместной аренды в пригородах Лондона, которые я знала только как конечные станции различных линий метро, и делать вид, что вот-вот соберусь съезжать.

Я позволила сумке соскользнуть с плеча и вошла. Патрик молча помахал мне рукой, а Николас заметил, что я дерьмово выгляжу. Он спросил, где я была.

– В городе.

– Что делала?

– Разводилась.