И. В. Сталин. Полная биография

Говоря о советско-польских отношениях времен войны, нелишне будет упомянуть, что из всех договоров и соглашений, заключенных Советским правительством в эти годы, только два были подписаны Сталиным (декабрь 1941 года и апрель 1945 года), остальные подписывал Молотов. В обоих случаях шла речь о соглашениях с польским правительством, и это еще раз подчеркивает, какое значение Сталин придавал урегулированию отношений со своим западным соседом – братской Польшей. Еще значительнее то, что принципиальные положения позиции Советского правительства по польскому вопросу оставались неизменными на протяжении всей войны – и в декабре 1941 года, когда немецко-фашистские войска рвались к предместьям нашей столицы, и в апреле 1945 года, когда советские солдаты штурмовали Берлин. Коба-Сталин, хорошо помнивший прошлое, хотел навсегда устранить напряженность и вражду, унаследованные от былых времен.

Министр иностранных дел Великобритании Иден приехал в Москву через Мурманск 15 декабря поздно вечером. Переговоры начались на следующий день; обсуждалось предложение СССР о заключении двух договоров: военного – о союзе и взаимопомощи во время войны – и политического – о послевоенном сотрудничестве. Сразу же выяснилось, что правительство Великобритании не предполагает немедленного заключения договоров.

Но обсуждение продолжалось. На втором заседании Сталин вынул из кармана небольшой листок и, обращаясь к Идену, сказал:

– Полагаю, вы не будете возражать, если к нашему соглашению о послевоенном устройстве мы приложим небольшой протокол?

Советское правительство, желая, видимо, получить полное представление о позиции союзников и степени их готовности идти навстречу СССР, поставило в этом документе вопрос о признании советских границ, существовавших на июнь 1941 года, в том числе и о вхождении в состав СССР Прибалтийских республик. Иден стал всячески уклоняться от прямого ответа:

– Я не могу этого сделать, не посоветовавшись с премьер-министром и американцами. Мы сможем дать ответ, когда я вернусь в Лондон…

Но тут же Иден повторил заявление Черчилля: никакие территориальные изменения, происшедшие в ходе этой войны, не будут признаны британским правительством.

– Возможно, – говорил он, – что как раз это конкретное изменение будет приемлемо, но я должен сперва проконсультироваться с моим правительством.

Сразу же Иден сослался на положения Атлантической хартии, выработанной Рузвельтом и Черчиллем в августе 1941 года, – о непризнании территориальных изменений. Выходило, что союзники присваивали себе право определять правомочность законодательных актов Советского правительства. Сталин совершенно резонно возражал: какая может быть речь о доверии между союзниками, если одни отказываются признать границы другого?

– Действительно ли необходимо, чтобы вопрос о Прибалтийских государствах был обусловлен решением британского правительства? – Ирония Сталина была явственной. – Мы ведем сейчас самую тяжелую войну и теряем сотни тысяч людей, защищая общее дело с Великобританией, которая является нашим союзником, и я полагаю, что такой вопрос следует рассматривать как аксиому, и тут не требуется никакого решения.

Иден сделал вид, что ему не ясно, о чем идет речь:

– Вы имеете в виду будущее Прибалтийских государств после окончания войны?

– Да, – отвечал Сталин.

Иден рискнул сказать, что, видимо, впереди еще длительная борьба и потому нет необходимости торопиться с установлением послевоенных границ:

– Ведь сейчас Гитлер все еще стоит под Москвой и до Берлина далеко…

Ответ был неожиданно уверенным:

– Ничего, русские уже были два раза в Берлине, будут и в третий раз…

Со второго заседания обе стороны ушли в плохом настроении.

Не принесло ничего нового и третье заседание – 18 декабря. Поскольку стало ясно, что соглашение сторон в Москве не может состояться и в то же время не имело смысла обнаруживать разногласия перед Гитлером и Муссолини, решили в коммюнике о переговорах подчеркнуть взаимную готовность обоих правительств вести войну до победного конца.

Теперь высокому гостю с берегов Альбиона представилась возможность увидеть зрелище, какого не удостоился ни один европейский политический деятель на протяжении двух с половиной лет войны: дорога, по которой следовал кортеж Идена, была забита, завалена, запружена немецкими танками всех типов, артиллерийскими орудиями и минометами всех калибров, автомашинами всех марок, всех стран Европы. Но главное было в том, что на дорогах и улицах сожженных дотла русских деревень и городов остались сотни, тысячи застывших в неестественных, страшных позах трупов завоевателей, топтавших землю Нордкапа и Крита, Варшавы и Дюнкерка, Парижа и Салоник, возомнивших себя властелинами мира и нашедших бесславную смерть от рук советских солдат в снегах Подмосковья. Да, зрелище было внушительным, и на обратном пути Иден сказал Майскому:

– Теперь я собственными глазами видел, как немецкая армия может терпеть поражения, отступать, бежать…